— Как насчёт коронного суда? — хмуро бросает белокурая девушка из второй шеренги. — Как насчёт того, что мы — из родов первой двадцатки?
— Так я тоже дворянин, — Пун касается большим пальцем левой руки жетона баронета на своей груди. Теперь мне понятно, зачем он его вывесил, как колокольчик на корову. — И ниже Её Августейшества в наш с вами образовательный процесс никто не имеет права лезть. А она, как думаете, будет за вас? Или поддержит мою точку зрения? С учётом вашей бесполезности Родине в трудную минуту?
— Мы найдём возможность донести нашу точку зрения, — доносится ещё один голос из строя.
— Мой жетон и его крест, — Пун указывает пальцем на меня, — нам с ним
— Роды Большой двадцатки вхожи на приёмы. — хмуро отвечает всё та же бесконечно храбрая светловолосая девушка.
— Так то — ваши родители и деды. Не вы. — белозубо улыбается Пун. — Мне думается, лично
Этот раз — первый на моей памяти, когда мой первый курс добегает положенные пять кэмэ. Вернее, их местный эквивалент.
Глава 20
За нашими экзерциями, кажется, наблюдают исподтишка все, кому не лень, с разных точек. Потому что к концу зарядки в конце маршрута встречаем даже джемадара Камала, которого тут вообще быть не должно в это время. Он делает вид, что прогуливается, незаметно показывая Пуну большой палец за спиной.
Вернее, это он думает, что незаметно. Я-то бегу последним. И жестам уделяю внимания больше, чем словам.
Пока бегу, думаю. Такой темп «беременной коровы» — самое то: с одной стороны, повышенное кровообращение лучше снабжает мозг. С другой стороны, нагрузка настолько мизерная, что не потребляет лишних ресурсов мозга и организм, не требуя моих волевых усилий, управляет сам собой «в фоновом режиме».
Я поймал себя на том, что не отличаю, кто я. Я-
Возможно, и в физиологии мозга есть тонкости. Это мы будем проходить тут, я уже посмотрел учебники наперёд.
Кстати, мне кажется, физиология
Зарядка плавно переходит в получение всего «фарша» на складе, что не так просто и быстро сделать на несколько десятков человек. Впрочем, утренняя экзекуция, видимо, положительно повлияла на атмосферу в коллективе. Особых эксцессов не возникает.
Из склада первый курс, нагруженный мешками, следует в новую казарму. На территории она есть, но раньше за ненадобностью простаивала.
Двоим «пострадавшим» и шагать, и нести мешки помогают товарищи.
— Ты смотри, неужели начало доходить, — бормочет вполголоса Пун, наблюдая, как кто-то приводит двух студенток третьего с нашивками хирургов. К двум условно «пострадавшим» от рук Пуна. Вернее, ног.
Из рук третьекурсниц на доли секунды возникает какое-то туманное сияние и одна из них недовольно морщится:
— Ничего страшного. Синяки сами сойдут… Попозже.
Селим всех. Женщинам выделено отдельное помещение, за отдельной капитальной стеной. Количество спальных мест в обоих помещениях совпадает с количеством личного состава. Уоррент молодец.
Начинающийся шум на тему удобств на улице быстро подавляется мирным, на первый взгляд, предложением Пуна, которое он делает всему первому курсу:
— Давайте я свою кровать перенесу к вам. И поживу какое-то время с вами. Заодно покажу и научу, как живут в казарме. Хотите?
Нейтральная фраза, сказанная им с улыбкой и доброжелательным тоном, почему-то на корню пресекает вообще все разговоры в обеих половинах казармы.
Я всегда говорил, как педагог Пун — великий человек. Кстати, я на месте курсантов из принципа сказал бы «Давайте!», чтоб и ему жизнь малиной не показалась.
Другое дело что его этим уже давно не смутить.
Перед столовой Пун проводит на ходу короткий инструктаж, заключающийся в том, что без команды никто есть не будет. На робкий вопрос из строя «ПОЧЕМУ?» Пун демократично, не останавливая строя и не прибегая к санкциям, отвечает почти что с улыбкой: