Не теряя времени. Книжник

— Уже давно, — сказал Ковбой. — Все уверял, что хочет отыскать свои корни, но я-то знал, что каждую неделю он получал надушенные письма в розовых конвертах. Он сам не знал, на сколько едет: то ли на неделю, то ли на год, — и на всякий случай устроил за день до отъезда гранди… — Ковбой чуть не сказал: «грандиозный праздник», но не хотел, чтобы друзья жалели, что их там не было, как на их месте пожалел бы он (но он там был!), а потому поправился: — симпатичный праздник. И до сих пор из Африки ни весточки… зато надушенные письма больше не приходят.

— И как был праздник, ничего? — как будто невзначай осведомился Бен. Он сильно сомневался, что Ковбой сказал всю правду.

Тот опустил глаза:

— Да так себе… обыкновенный.

Ковбой почувствовал, что врет неубедительно, и поспешил прибавить:

— Тот, на котором были вы, гораздо лучше!

— Ну-ну… — хмыкнул Бен.

— А метиска там была? — спросила Фонтанна.

— Кто-кто?

— Ну, та молоденькая метиска?

— Какая?

Фонтанна позабыла: ведь это для нее с тех пор прошло два дня, а для Ковбоя — год и день.

— Та, что была тогда, на вечеринке, с Фабианом?

— А-а-а-а-а-а! — протянул Ковбой, припоминая. — Да я ее больше и не видел.

Он помрачнел. Не потому, что вспомнил девушку, а потому, что она у него была последней, а это значило: он был так одинок весь этот год, так одинок, что сам смирился с этим.

— Да все равно, она была уж очень юной, — выкрутилась Фонтанна.

— Слишком, — поддакнул Бен.

— Ну да, — вздохнул Ковбой, — и в садоводстве вряд ли разбиралась.

Еще Ковбой им рассказал про город, где творилось полное безумие, и про свою работу:

— Что ни день, то все хуже, все пуще. Все в городе движется круглые сутки, полно народу потерялось, многие не выходят из дома или спят на работе. Работа почтальона становится все трудней и трудней, и все меньше охотников за нее браться, нанимают кого придется… и, кстати, я часто думал, не попробовать ли вам…

При всех своих причудах, город, где жили Бен, Фонтанна и Ковбой, не избежал тройных тисков, что вынуждают человека заботиться о пропитании, работе и деньгах. Да, до сих пор Фонтанне с Беном удавалось уклоняться, но дольше длиться это не могло. Работа почтальона им обоим нравилась, не говоря уже об удовольствии все время быть в компании с Ковбоем и помогать ему. Поэтому они охотно согласились.

— По-твоему, у нас получится? — спросил Бен.

— Конечно! — ответила Фонтанна.

— Вы просто рождены для этого! — сказал Ковбой.

* * *

Сказано — сделано, и вот все трое — почтальоны в подвижном городе, который ускользает из-под ног.

Целый день они ходили по улицам, работали обычно одной бригадой и худо-бедно справлялись. Город они хорошо знали, он их тоже и, смотря по настроению, облегчал или затруднял им работу.

Поскольку разнести все письма было невозможно, пришлось распределить их по степени важности. В первую очередь они отбирали личные письма, которые старались опознать по конверту, казенные пакеты, счета, рекламные листки и извещения о смерти откладывали в сторону.

К вечеру они уставали до изнеможения. Молча ужинали и сваливались спать. Ковбой совсем пал духом. Он частенько оставался ночевать в заброшенном доме, внизу, деля с котом старый матрасик.

Дом помогал им, как мог, и двигался в ту сторону, куда им надо было идти.

Прошло какое-то время, и город успокоился, вернулся к своему привычному, ночному, более гуманному по отношению к почтальонам графику. Участие Бена и Фонтанны стало не таким уж необходимым, а пожалуй, что и излишним, но они делали непонимающий вид и продолжали работать, потому что волновались за Ковбоя. Сначала они списывали его уныние на усталость, но никакая усталость не могла объяснить тоску в глазах и убитый вид.

И наконец однажды, когда они все трое сидели за ужином на кухне, Ковбой вдруг бросил вилку, встал и произнес:

— Послушайте, друзья, я понял, что в нашем городе полным-полно людей, которым не приходят письма, никогда! При виде меня загораются надеждой лица стольких брошенных женщин, несчастных детей, одиноких мужчин, а я эти надежды разбиваю и не могу ничем помочь. Если бы вы, как я, учились в школе почтальонов, то знали бы: хороший почтальон не должен поддаваться чувствам, доставить отправление по адресу — вот его долг, остальное его не касается. Так вот, друзья мои, я должен со стыдом признаться: я — почтальон плохой, я больше не могу смотреть спокойно на людскую боль и одиночество, а потому решил уйти с работы.

— Да ты с ума сошел! — воскликнул Бен. — Ты самый лучший почтальон на свете!

— Неужели другого решения нет? — спросила Фонтанна.

— Есть, — отвечал Ковбой, — но тут мне нужна ваша помощь.

— Ну, так выкладывай! — сказал Бен.

— Я вот что тут подумал… Во-первых, хватит притворяться, будто вы работаете, когда на самом деле просто не хотите оставлять меня одного.

— Ты что! — возразил было Бен.

— Да ничего подобного! — сказала и Фонтанна.