Не тихий Тихий океан

Было раннее ненастное утро воскресенья. С залива тянуло промозглым сырым ветром. Но в палате ничего этого не ощущалось. Сухое тепло шло от хорошо протопленной печи, а дождь и ветер остались за высокими окнами. Выглядел Рожественский неважно. Какой-то угрюмый, бледный. Полулежа в постели, он вглядывался в хмарь за стеклом. Визитеру обрадовался, пошутив, что тут словно уже под арестом. Некоторое замешательство Михаила, вызванное этим своим сравнением, не заметил, указав на диван рядом, явно готовясь слушать и предложив не терять времени.

Сначала все было нормально. Выспросил о ходе подготовки к походу, одобрил, особенно затею с журналистами. Но, к удивлению Михаила, из всех троих кандидатов-соотечественников знакомой ему показалась только фамилия Бунина, совсем еще молодого и далеко не настолько популярного, чтобы о нем мог слышать морской офицер.

Неизвестность Стасюлевича можно было объяснить тем фактом, что сей господин прибыл из Петербурга уже после ранения Зиновия Петровича, а раньше они точно нигде не пересекались. Однако Матвеева бывший наместник точно должен был знать, как известного местного краеведа. При организации обороны Приморья штаб активно сотрудничал с организованной им в июне геолого-этнографической группой. Но теперь Рожественский, услышав эту фамилию, только одобряюще кивнул, совершенно без эмоций, словно впервые об этом слышал.

Зато про Бунина сразу что-то начал рассказывать. Причем говорил так, словно был знаком не только с его творчеством. Даже обронил пару фраз про него самого, в том числе про характер, пояснив, что это из-за папаши-выпивохи. Со временем пройдет.

Когда удивленный Михаил попросил пояснить, откуда такие подробности, спокойно ответил: «Николай рассказывал». Потом хотел что-то добавить еще, но, словно вспомнив, тихо оборонил: «Ах да. Во Франции это он уже после. И похоронят его там же. В пятьдесят третьем, кажется». Потом снова впал в задумчивость, негромко и сбивчиво заговорив:

– Знаете, со мной теперь уже все кончено. Я точно знаю. И это не про здоровье. Поправлюсь, куда я денусь. Но не простят мне того, что наворотил. Такая вольница!.. Сколько казенного железа перепортили, денег извели «понапрасну»!

В это негромко оброненное «понапрасну» он вложил столько боли, обиды, еще чего-то непонятного. Даже замолк ненадолго. И снова с паузами.

– Многим я ноги оттоптал… А матросиков поголовно грамоте учить – вообще почти крамола. Но Николай считал, так лучше, и я с ним согласен. Для дела огромная польза… Лишь бы не забросили теперь это все на радостях. А то опять какой-нибудь вооруженный резерв выдумают. Но про то пусть у Иессена голова болит. Мы с ним о флотских делах говаривали. А вот армейское все вам тянуть. Больше некому. В Маньчжурии получилось, даст бог, и в остальном… Хотя бы основное… Чтоб, когда время придет, в каждой кабине радиостанция, в каждом танке. Чтоб не флажками или покачиванием крыльев команды отдавать. Чтоб как положено… И радиотехнику нашу развивать, да толковых изобретателей поддерживать, а где и проталкивать. Так, глядишь, и радар не у них, а у нас раньше сделают и в дело введут.

Потом задумался на минуту и продолжил, но еще более непонятно:

– Как там дальше будет? Николай, наверное, знает, но он ушел! Оставил меня! Его еще где-то ждут. Но я ни о чем не жалею и отвечу за все. А иначе был бы вообще ужас! Такой позор! Разгром!.. Флаг спустить! Немыслимо! Хорошо, что только я теперь знаю! Да и слава богу!.. А с Германией России больше по пути, чем с Англией. Хоть и тут ни в коем случае расслабляться нельзя. Шпионство у них в крови. В этом они далеко впереди всех. Чуть зевнем, все выведают и с носом оставят. Но вояки и работяги отменные и слову верны. У нас немцы служат еще с петровских времен. И как служат! А альбионцы не приживаются. Гниловаты потому что. По натуре своей гниловаты. Им бы все интриги плести, чтоб чужими руками. Понятие чести особое, удобное. Для них удобное.

На этих словах отвернулся к стене, закрыл глаза и замолчал на долгие две минуты. Михаил уже хотел уходить, решив, что собеседник заснул, но Зиновий Петрович остановил жестом руки. А потом, словно очнувшись, как ни в чем не бывало принялся расспрашивать о наступлении в Маньчжурии, и никаких «закидонов» больше не было.

Расставшись с ним, Михаил, усевшись в экипаж, перебирал в уме все непонятки, что услышал. «Радиостанция в каждой кабине?!» Какая связь между… Подходящего значения для этого новомодного англицизма, обозначавшего, если на французский манер, место для переодевания на пляже, а на английский – какую-то хибару, хижину, сочетавшегося с радио, так и не смог подобрать. А «в танке» – это еще хлеще. Какая связь между большой бочкой для хранения жидкостей и беспроводным телеграфом? «Сигнализировать флажками» – не ново и ясно откуда, но «покачиванием крыльев»?! Это-то как понимать вообще?! Еще «радар» какой-то, опять же в связи с радио?! А про разгром, позор и спущенный флаг?!