Не только Евтушенко

БУКИ. …но не столь наглядно им перечить! Когда высокий пафос не мотивирован и не заземлен, то вызывающая поза героини выглядит элементарной неблагодарностью гостеприимным хозяевам. Стоит только убрать филистерский фон, как романтический жест, лишившись питательной среды, оказывается неуклюжим и неуместным. И потом, что за сторонний и влюбленный на себя взгляд – и «две влажных черноты в глазищах», и «чернокнижье двух зрачков чернейших», и «мой исподлобный взгляд», и «мой голос, близкий мне досель, воспитанный моей гортанью, лукавящий на каждом „эль“, невнятно склонный к заиканью…», и «лбом и певческим выгибом шеи, о, как я не похожа на всех» – не утомительно ли это бесконечное перечисление собственных физических качеств? Это – автопортрет, но не человека, а его тела. Автопортрет тела Беллы Ахмадулиной.

АЗ. А как же автопортреты художников, которые тоже далеко не всегда имеют дело с эманацией чистого духа? И тело – разве это не человек? И не есть ли это открытие Ахмадулиной – автопортрет ее тела? Хотя к этому, конечно, ее поэзия не сводится. Вообще, искусственно извлекая цитаты из стихов, немудрено проворонить смысл и заподозрить бессмыслицу. Поэт – это судьба, которая прослеживается в сюжете его лирики, а потому следует предположить тесную – хоть и не всегда явную – связь между отдельными лирическими стихотворениями, их идейное единство и художественную целокупность. И тогда читателя не утомит «перечень» физических качеств лирической героини – поэтесса предупредит и опередит читательскую реакцию собственной:

И как надоедает под конец

в себя смотреть, как в пациента лекарь…

БУКИ. А если читателю надоедает раньше, чем поэтессе? К тому же от этой превентивной, на всякий случай, оговорки легче не становится. Я бы сказал даже так: ей надоедает, а каково мне? Эгоцентрическая ориентация Беллы Ахмадулиной приводит в конце концов к полной изоляции ее поэзии – в том числе от самой себя, потому что из суммы физиологических – то есть общих, неиндивидуализированных – признаков образа еще не возникает.

АЗ. Но это ведь и есть драматический – и осознанный поэтессой – конфликт ее поэзии. Она даже находит для этого конфликта и упоминает из стиха в стих символический образ круга: «Во мне, как в мертвом теле круга, законченность и пустота», «Жить в замкнутости дома и семьи, расширенной прекрасным кругом сада», «О одиночество, как твой характер крут! Посверкивая циркулем железным, как холодно ты замыкаешь круг, не внемля увереньям бесполезным». Отличные строки! Круг – это совершенство и замкнутость, одиночество и вечность…

БУКИ. …безжизненность и пустота, ячество и эгоцентризм. И еще – символ поэзии, которая от реальных противоречий бежит в эстетическую гармонию.

АЗ. Вряд ли! Скорее уж круг – то, из чего так настойчиво и мучительно ищет Ахмадулина выход и что составляет предусмотренный сюжетный конфликт ее лирики. Иначе говоря, противоречие это поэтессой художественно осознано.

БУКИ. Но даже если так, противоречие не снимается стихом, а только с его помощью обнаруживается и действует на стих разрушительно, семантически корежит его. Потому что это противоречие не частное, не локальное, не случайное, но в контексте всей поэзии Ахмадулиной – вот, пжста, последовал твоему совету и рассматриваю стихи Ахмадулиной как нечто целое и неделимое! Как часто у нее случается, что высокий «штиль», оторванный от заземляющих его низких словесных слоев – быторечи, новоречи и даже канцеляроречи, – выглядит неадекватно стимулировавшему стих явлению. Отсюда, к примеру, явный перебор в ее стихах восклицательного междометия «О», которое, повторяясь, механизируется, произносится на автопилоте: «О боль, ты – мудрость», «О опрометчивость моя!..», «О плач всего, что хочет быть воспето!..», «О жест зимы ко мне…» и так далее. Высокая, внезапная, удивленная, восклицательная интонация стиха становится у Ахмадулиной вполне рациональным приемом, теряя при этом эмоциональный заряд и превращаясь в клише. Это закон – и не только поэзии: один раз сказал – поверили, повторил – усомнились, а когда сказал в третий раз – поняли, что ложь. Завышенный, торжественный, патетичный слог Ахмадулиной создает в конце концов стихотворное барокко, когда высокое становится высокопарным, а стиль превращается в стилизацию и грозит пародией, пусть невольной – тем хуже! В самом деле, почему не глаза, а очи, не губы, а уста, не лицо, а лик, не выход, а выпорх, не походка, а поступь? Почему физиологический автопортрет пишется как икона? Что за настойчивое и оголтелое перевоплощение реальности в формально-торжественный церемониал? Почему осьмнадцать, а не восемнадцать? Если это тождество, то к чему тогда тавтология, если же различие – в чем?

АЗ.

Влечет меня старинный слог.

Есть обаянье в древней речи.