Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы).

В противоположном конце галереи я различил две фигуры, стоявшие подобно молчаливым стражам по обе стороны двери, задрапированной кожей питона. Одна из них — статуя Афродиты Книдской, копия, выполненная из паросского мрамора, в другой я признал гигантскую фигуру негра Хэма, единственного слуги князя. Его свирепое, лоснящееся черное лицо расплылось в улыбке при моем приближении. Кивнув ему, я без дальнейших церемоний проследовал в покои Залесского.

Комната была небольшой, но с высоким потолком. Несмотря на слабый зеленоватый свет похожей на кадило лампы чеканного золота, которая висела в самом центре расписного куполообразного потолка, я не мог не восхититься варварской роскошью обстановки. Воздух был напоен тяжелым, терпким ароматом, который источала лампа, и парами дурманящей cannabis sativa [34]— основного компонента магометанского гашиша, которым мой друг имел обыкновение утолять свою боль. Тяжелые занавеси с золотой бахромой были сделаны из бархата винного цвета и расшиты в Муршидабаде. Всему миру Залесский был известен как мыслитель и эрудит, тонкий знаток и страстный любитель искусства, и все же я был совершенно ошеломлен при виде того огромного множества редкостей, которыми он окружил себя. Орудие эпохи палеолита соседствовало тут с китайской статуэткой — символом мудрости, гностическая гемма [35]— с амфорой греко-этрусской работы. Комната была сущей bizarrerie  [36]— странным смешением напускного лоска и запустения. Фламандские медные надгробия причудливо перемежались с руническими табличками, миниатюрами, статуей крылатого быка, статуэтками индийских божеств, тамильскими надписями на покрытых воском пальмовых листьях и средневековыми мощехранительницами, богато инкрустированными драгоценными камнями. Целую стену в комнате занимал орган, раскатистые звуки которого в этом замкнутом пространстве, должно быть, заставляли все эти останки давно ушедших эпох звенеть и кружиться в фантастическом танце. Когда я вошел в комнату, в затуманенном воздухе тоненько дребезжала невидимая музыкальная шкатулка.

Князь возлежал на кушетке, с которой на пол ниспадало серебряное парчовое покрывало. Позади него, в открытом саркофаге, стоявшем на трех медных опорах, лежала мумия жителя древнего Мемфиса; погребальный покров был украден или сгнил, обнажая взору ужасающую гримасу. Отбросив инкрустированный чубук и старый томик Анакреона, Залесский поспешно поднялся мне навстречу. Он тепло встретил меня, произнеся несколько приличествующих случаю фраз о том, как он «рад» моему «неожиданному» визиту. Затем князь распорядился, чтобы Хэм приготовил мне постель в соседней комнате. Большая часть вечера протекла в беседе, столь загадочной и дремотной, какую один лишь Залесский способен был поддерживать. За разговорами он то и дело угощал меня довольно безобидной смесью из индийской конопли, чем-то похожей на гашиш, которую готовил сам. И лишь на следующее утро, после незатейливого завтрака, я перешел к тому, в чем отчасти заключалась цель моего визита. Князь по-прежнему возлежал на кушетке, запахнувшись в халат восточного покроя, и слушал меня, сплетя пальцы, вначале слегка рассеянно, с тусклым отстраненным взором, какой зачастую бывает у старых отшельников и звездочетов. Черты его вечно изнуренного лица были освещены блеклым зеленоватым светом.

— Вы знали лорда Фаранкса? — спросил я.

— Мне доводилось встречать Фаранкса в свете. Его сына, лорда Рэндольфа, я тоже видел как-то раз при дворе, в Петергофе, и еще раз — в Зимнем дворце государя. Отец и сын весьма схожи меж собой — та же горделивая стать, взлохмаченная грива волос, примечательной формы уши и заметная резкость в манерах.

Я привез с собой охапку старых газет и, то и дело сверяясь с ними, продолжил свой рассказ о случившемся.

— Отец, — сказал я, — занимал, как вам известно, высокий пост в прошлом правительстве и был видной фигурой в политике. К тому же он возглавлял советы нескольких научных обществ и известен как автор труда «Современная этика». Его сын сделал стремительную карьеру на дипломатическом поприще и недавно объявил о помолвке с принцессой Шарлоттой Марианной Наталией Морген-Уппигенской, дамой, в чьих венах, вне всякого сомнения, течет благородная кровь Гогенцоллернов — хотя, строго говоря, он для этого unebenburtig [37]. Орвены — род старинный и знатный, но, особенно в последнее время, далеко не столь состоятельный. Впрочем, вскоре после того, как Рэндольф объявил о помолвке с этой особой королевских кровей, его отец застраховал свою жизнь на огромную сумму денег в нескольких компаниях, как в Англии, так и в Америке, и теперь бедность уже не угрожает этому роду. Полгода назад, почти одновременно, отец и сын разом отказались от всех своих многочисленных постов. Я вам все это рассказываю лишь потому, что полагаю, что газет вы не читаете.

— Нынешние газеты, — отозвался он, — вещь для меня совершенно невыносимая. Я и в самом деле их не читаю, поверьте.