Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни

«Я со всей ответственностью заявляю, что не применяю никаких запрещенных препаратов, — сказал я. — Мне казалось, что моя история и мое состояние здоровья не вызовут такого пристального интереса. Я не новичок в спорте. Я знал, что вы будете следить, вынюхивать и рыть землю, но ничего не найдете. Тут просто нечего искать… А поскольку все уже достаточно покопались в моем белье и, как профессионалы, должны понимать, что без конца писать чушь невозможно, то всем наконец станет ясно, что они имеют дело с честным человеком».

Все, что я мог сделать, — это ехать дальше, сдавать пробы на допинг и отвечать на вопросы. Мы добрались до первого этапа в Пиренеях, от СентГодана до Пьо-Ангали, где нас ожидали семь горных вершин. Именно в этих местах я тренировался весной, когда было так холодно, но теперь, когда мы одолевали один крутой подъем за другим, было пыльно, жарко и гонщики вымаливали друг у друга глоток воды. Спуски были крутыми и опасными, с крутыми обрывами вдоль дороги.

Финиш этапа располагался рядом с испанской границей, а это значило, что все испанские гонщики постараются его выиграть — а больше всех Эскартин, жилистый спринтер с орлиным профилем, который не отпускал меня ни на секунду. В самой середине этой неистовой гонки нашу группу «Postal» разорвали, и мне пришлось преследовать Эскартина в одиночку. Он крутил педали, как зверь. Я мог надеяться лишь на то, что смогу ограничить его выигрыш во времени.

Когда горы расступились перед предпоследним подъемом, мне удалось сбросить с колеса Цулле и переместиться на вторую позицию. Но догнать Эскартина, который выигрывал 2 минуты, надежды было мало. На последнем подъеме я выбился из сил и смирился. Я почти ничего не ел с самого завтрака. Я отвалился от лидеров и финишировал четвертым. Эскартин стал победителем этапа и переместился на второе место в генеральной классификации, уступая мне 6:19. Цулле отставал от меня на 7:26.

Вскоре после того, как я пересек финишную линию, ко мне подошел один французский журналист: появились слухи, что одна из моих допинг-проб оказалась положительной. Само собой, это была утка. Я пришел в гостиницу, прорвался через толпу крикливых репортеров и созвал еще одну прессконференцию. Все, что я мог делать, — это объявлять о своей невиновности каждый раз, когда газеты поднимали новую волну спекуляций, — а это происходило каждые три-четыре дня.

«Le Monde» опубликовала статью, где говорилось, что проба на допинг показала в моей моче следы кортикостероидов. Я пользовался кортизоновым кремом для обработки потертостей от седла — и этот крем я, как положено, предъявил организаторам «Тура» еще до начала гонки. Организаторы немедленно выпустили бюллетень, подтверждающий мою невиновность. «Le Monde» хотела устроить новое допинговое разоблачение и поэтому прицепилась к крему для кожи».

Нескончаемые нападки прессы расстроили и деморализовали меня. Я потратил столько сил и заплатил такую высокую цену, чтобы вернуться в спорт, а теперь все эти усилия могли пойти прахом. Я пытался бороться со слухами честно и открыто, но, похоже, ничего из этого не вышло.

Я начал кое-что замечать. Люди, которые шептались и писали о том, что я использую допинг, были теми же самыми людьми, которые во время моей болезни говорили: «Ему конец. Он больше никогда не сядет на велосипед». Это были те же самые люди, которые, когда я хотел вернуться, сказали: «Нет, мы не собираемся давать ему шанс. Он никогда ничего больше не покажет».

А теперь, когда я был лидером «Тур де Франс», ехал в желтой майке и все ближе подбирался к победе, эти же самые люди взялись за старое. «Это невозможно, — говорили они. — Так не бывает. Он не мог этого добиться. Что-то тут не то. Должно быть какое-то другое объяснение. Слишком это все подозрительно». Все эти пессимисты упорно гнули свою линию.

Хорошо, что я не послушал их, когда болел. Особенно больно мне было видеть, с каким подозрением относятся ко мне французские журналисты. Я жил во Франции и любил эту страну. После прошлогодних скандалов на «Туре» некоторые ведущие гонщики предпочли в 1999 году вообще не показываться во Франции, но я этого не сделал. В то время как другие боялись надоедливого внимания полиции и проверок со стороны официальных властей, я тренировался там каждый день. Во Франции, как нигде в мире, можно было «залететь» на использовании стимуляторов, но все свои весенние старты я провел во Франции и к «Туру» готовился тоже там. По французским законам местная полиция могла ворваться в мой дом в любое время. Им не нужно было спрашивать разрешения или стучаться. Они могли рыться в ящиках моего стола, обшаривать мои карманы, обыскивать мою машину и делать все, что им захочется, без какого-либо ордера или разрешения.

Я сказал журналистам: «Я живу во Франции. Весь май и июнь я выступал и тренировался во Франции. Если бы я пытался что-то скрыть, то уехал бы в другую страну».

Но этого они не написали и не напечатали.