Облик Аделаиды Георгиевны совсем не вязался с тем к каким старушкам я привыкла. Прабабушки в моем сознании всегда были почти немощными женщинами, которые еле-еле передвигались до лифта, а потом сидели на лавочке, вдыхая «вкусный» воздух, лишенный запахов квартиры.
— Прабабушка, — сдержанно улыбнулась женщина, поморщила губы и тут же попросила. — Зови меня, как угодно, но только не прабабушкой.
— Хорошо.
Я решила оставить на потом вопрос: почему же не приехала ее дочь. Сейчас меня волновало другое.
— Я предсказывала Софии…
Настал ее черед удивленно вскидывать брови, бросив всего один взгляд в мою сторону.
— Ты не знаешь кто такая София?
Я покачала головой и отчего-то покраснела. Стало вдруг до неуютного стыдно, что я не знала ее и какую-то Софию, хотя, разумеется, не была виновата в этом. В грудь вдруг зажегся огонек злости на родителей и тут же потух, потому что это было мелочью по сравнению с тем, что произошло и происходило сейчас в их жизни.
— Это твоя бабушка. Моя дочь… Твоя мать не рассказывала тебе о ней?
— Нет, — удрученно ответила я, осознав, что передо мной открылась непаханая целина из вопросов и ответов.
Все прошедшее за день, кроме случившегося с папой отошло на второй план. Если не сказать, что забыто.
— Я думала, что у нас больше нет родственников. Бабушка Вика умерла еще до моего рождения, и я считала, что и…
— Все остальные тоже, — продолжила за меня женщина жестоко, а потом отвернулась к окну. — Мне не показалось, и ты совсем ничего не знаешь о своей семье.
Она почти тут же выставила перед собой раскрытую ладонь, и я поняла этот жест, увидев, как в ее глазах сверкнули слезы, которые высушены выуженным из сумки платком. Ей надо было пару минут, чтобы прийти в себя.
— Я предсказывала Софии, что Павел закончит свою жизнь таким образом, просила и убеждала ее вмешаться, но у нее, как и у всех Спасских был характер, — повторилась Аделаида Георгиевна, глядя в окно, — и, когда он позвонил мне с просьбой о помощи — возликовала.
Она собралась в путь за считанные мгновения, забыв о позднем часе и едва ли тронув волосы гребнем. Но я усомнилась в ее словах — все в ее облике было прекрасно и не подвергалось даже малейшей критике. Одежда, прическа и макияж смотрелись так словно она не отходила ко сну, а провела несколько часов у зеркала.
— Я хотела высказать ему все, повторить то, что сказала много лет тому назад, что он испортил жизнь моей внучке, опозорил и бросает на произвол судьбы.
Я задохнулась в своем желании выкрикнуть, чтобы она замолчала и перестала кликать беду.
— Я сделала это, Ида. Не суди меня строго. Я очень любила твою маму. Даже больше, чем свою дочь и Бог наказал меня за это.
Папа выслушал ее, а потом попросил позаботиться обо мне, если не ради него, то ради памяти моей мамы.
— Столько лет я жила с обидой на Милану и Павла, а теперь, когда увидела его в этом совершенно ужаснейшем месте, то меня отпустило. Я не могла оставить все вот так и позвонила адвокату. Но я была потрясена, Артемида. Мне нужен был воздух, и я гуляла в самом неприспособленном для этого месте — во дворе этого ГОВД.
Я ждала. Я превратилась в само терпение, ожидая услышать то, что произошло там. Что она сделала, что усугубило ситуацию. Но правда оказалась слабее всех моих ожиданий.
— Я встретила человека.
Я задержала дыхание.
— Этого Сергея. Теперь его зовут иначе Сергеем Юрьевичем, но Сирожа, есть Сирожа. Он разжирел за эти годы, как все, кто правят этой страной, но это точно он и взгляд, которым он одарил меня, сказал мне совершенно точно, что я не ошиблась.
Она вновь покривила губами, но в этот раз с четко читающимся презрением.
— Из-за него все покатилось по наклонной. Он стал тем камнем преткновения. Он надломил уготованную Милане судьбу и пустил ее под откос.
Моя голова кружилась от обилия информации. Кое-что прояснилось для меня, но большей частью все только запуталось. Вопросов было слишком много, и я знала, что задам их все, чтобы понять, узнать, выяснить.
— Он бы не узнал твоего отца и все, наверное, сложилось иначе. Павел сильно изменился за эти годы. Из блистательного молодого человека он превратился в рухлядь, ты уж прости меня, но я говорю, что вижу. Но меня он не был забыть не в силах никогда — ведь именно я увезла Милану подальше от него, я говорила правду о нем и благодаря мне она познакомилась с Павлом.
Я откинулась на спинку сидения и перевела дух. Но тяжесть в груди никуда не пропала.
— Ты и этого не знаешь, девочка моя.
Настал мой черед качать головой, молчать и отекать, как выразилась бы Вика или Катька.
— Он вспомнил меня и понял все. Я не преувеличиваю. Звонок адвоката подтвердил мои опасения.
— Кто такой этот Сергей Юрьевич? Откуда у него столько власти? Неужели нет того, кто может повлиять на него?
— Он генеральный прокурор — выдохнула Аделаида Георгиевна тихо, но было больше похоже на то, что ахнула — и ему подвластно всё.
Словно она только что в полной мере осознала всё.
— Но мы поборемся, Ида! Поборемся! Не будь я Спасской. Не стоит так скоро списывать меня со счетов.
Глава 8
Глава 8