Не циничные рассказы

Я только что отложил свой написанный рассказ, расставил в нем запятые и понял, что я безумно Тебя люблю. Я это ощущаю все острей тогда, когда чувствую, что теряю Тебя; а теряю я тебя постоянно, ибо время, затраченное на то, чтобы написать проходимый рассказ и заработать Тебе на "Шанель", я уже промотал, а единственное, что я могу сочинить - Тебя. Ты вполне реальна. Ты любишь подарки, Ты - истинная женщина, но я потеряю Тебя, ибо не могу тебе гарантировать, что и следующий мой рассказ будет кому-нибудь нужен.

Я не смею просить Твоей руки, она для меня равнялась бы скипетру короля, но, увы, королевой сделать Тебя могу пока только на словах.

Ты прости меня, мне сегодня грустно. Осень пакостит душу, а скоро придет ненавистная зима, наступят холода, я буду мерзнуть, кутаться в пуштун, который Ты подарила мне...

Прости.

Ты знаешь, а может, мне удастся сочинить себя, тогда Ты снова будешь со мной. Я сочиню себя таким, как ты хочешь, и смогу каждый день водить Тебя в твой любимый ресторан...

Кудрявый молодой человек не успел ничего написать дольше, потому что Евгений Михайлович вырвал у него лист, скомкал его и буквально заорал:

- Поедем немедленно к ней, я ей скажу, что такими людьми бросаться невозможно, такие, как вы, рождаются раз в сто, нет, в тысячу лет...

- Евгений Михайлович, - сказал молодой человек, - простите меня, но всю эту комедию на десяти страницах я написал только для вашей последней реплики. Я, видите ли, изучаю вас то недолгое время, что вижу. Мне интересна ваша улыбка, ваша хмурость, ваша отрешенность, я только никогда не слышал, как вы кричите, вот мой эксперимент удался... Я вывел вас из состояния депрессии, вылечил. А что до вашего благого порыва - примирить меня с моей возлюбленной, - так не надо этого делать, все разрешится само собой. Ведь нас всех тоже кто-то сочиняет, может быть, кудрявый молодой человек, а, может, Ананкина из 4-й бригады... Кстати, книгу судеб я заказал в Библиотеке бытия, вот том, полистайте...

- А чем вы собираетесь закончить этот рассказ?

- А чем угодно, любой строкой из известной вам книги. Например: "А знаете ли вы, что у Алжирского бея под самым носом шишка?"

- Все это хорошо, - возразят мне, - но дочь профессора работает в "Независимой газете".

- Ну и что, - отвечу я, - пусть себе радуется жизни, милашка...

Евгений Михайлович умер в Москве, не дожив до перестройки.

РАНА НА СПИНЕ

1.

Стас Пригорин был громадного роста, широкоплеч, но не сутул. И сапоги носил самые большие. В сорок четвертом зимой был ранен под Ленинградом. Валялся в январском снегу, пока его не подобрали санитары. Выходила его медсестра Ирина. На фронт Стас больше не попал. В этот же год на Ирине женился. Детей у них не было.

Стас был ранен в спину. Она болела, и врачи в сорок восьмом и дальше отправляли его к теплому морю залечивать старые раны.

Сломался Стас Пригорин на желтом песчаном берегу в Ялте. Волны рассыпались о валуны и мелкими брызгами окатывали Стаса. Ирина уже уплыла. А он стоял на берегу, докуривал папиросу, пыльную, как кипарисы на центральной улице, и безвкусную, как теплая вода.

- Папка, - услышал он сзади себя голос ребенка, - а что это у дяди на спине?

Стас не обернулся, потому что знал, на спине у него страшные рубцы от осколков снаряда. Он курил, ждал, что же ответит "папка". Однако последний с ответом не спешил. Стас ждал долго, но так как ответа все не было, оглянулся. Отец и сын были далеко. В воду Стас в этот день не ходил, просидел целый день на берегу в майке, курил. Ирина была тут же рядом, что-то вязала. Стас курил, закопав громадные ноги в желтый песок.

На следующий день он купаться не пошел и майки своей не снял, сидел в той же позе. Детский беспечный голос снова, как в первый раз, сказал:

- Папка, видишь, вон тот дядя, у которого рана на спине.

Стас снова не повернулся.

- Пап, а пап, а почему она у него на спине?

- Всякое было на войне, сынок, раны не выбирают.

- Но почему же на спине, - допытывался ребенок, - ведь пули летят спереди, а? Пап?

Стас бросил окурок в воду, скинул майку, нырнул. Плавал он отлично, высунул голову из воды у самого флажка, поплыл к горизонту саженками. Далеко от берега увидел, что не снял часы. Не вернулся, поплыл дальше.

Вечерним поездом с Ириной из Ялты уехал. О войне с друзьями не говорил. Молчал.

О войне с друзьями говорила Ирина.

... Тогда под Ленинградом, когда снимали блокаду в сорок четвертом, в тонком январском снегу - все были героями. И Стас был, взводом командовал.

Говорила она это с надрывом, боясь, что ей не поверят, почти в истерике.

Взводом командовал Стас Пригорин, а когда вдруг хлестнуло шрапнельным дождем, разорвался рядом снаряд, закрыл своим телом Стас Пригорин друга. Оттого и рубцы у него на спине, а не на груди.

Друг конца войны не увидел. А Стаса вынесли из этого сражения, и ночи не спала Ирина - победила. Живой остался Стас.

Так рассказывала сама Ирина, и она была права. Не вмешивался в ее слова муж, сидел молча, затягиваясь своей вечной папиросой.