Не твой наследник (СИ)

Кабинет УЗИ встречает нас полумраком. Я будто вхожу в ледяную пещеру, хочется немедленно сбежать отсюда с низкого старта. Потому что пока все не подтвердили окончательно, во мне еще теплится слабая надежда на просроченный тест. Знаю, глупо, но я чувствую себя ребенком, который отчаянно верит: если сказать себе, что монстра под кроватью не существует, он и вправду исчезнет. Но Ян, догадываясь о моих дезертирских замашках, неуклонно стоит за спиной, отрезав путь к отступлению.

Суровая дама в очках, изо всех сил стараясь говорить вежливо, как того требуют нормы платной клиники, велит мне укладываться на кушетку. Расспрашивает об интимных деталях вроде даты последней менструации.

— Если беременность есть, то срок слишком маленький, — следует вердикт. — Будем смотреть трансвагинально.

Поперхнувшись, я смотрю на Яна, он коротко пожимает плечами: мол, подумаешь, бывают в жизни вещи и пострашнее. Тут он прав, да. Есть еще роды. И если все пойдет так и дальше, то Ян убедится в этом собственными глазами, потому что одна я такое точно не перенесу.

— Папочка, садитесь в изголовье, — командует врач. — Вам там разглядывать нечего.

Кажется, в этом кабинете только Ян чувствует себя комфортно: доктор явно недовольна столь длинным рабочим днем, я — тем, что она может обнаружить внутри меня. И лишь Яна страшно развлекает роль заботливого папаши.

Холодный от геля датчик проскальзывает внутрь меня, и я, затаив дыхание, жду. Время будто замедляется и останавливается вовсе, молчание врача кажется бесконечным. Согнутые колени затекают, и мне нестерпимо хочется вскочить, тряхнуть эту безэмоциональную тетку и заорать ей в ухо: «Говори уже, женщина!»

К счастью, она успевает за секунду до того, как я решаюсь воплотить безумный план. Хмыкает, склоняет голову набок.

— Да, беременность определенно есть. Срок приблизительно пять недель, закрепление по задней стенке. Я бы сказала, низковато, но пока судить рано, лучше сделать еще разок через пару недель. А пока я бы рекомендовала попить дюфастон.

— Скажите, а постинор не мог навредить?.. — мямлю я, с трудом слыша собственный голос сквозь гул в ушах. — В смысле, отклонения какие-то…

Дама бросает на меня осуждающий взгляд. Думает, наверное, что молодое поколение — сплошь идиоты, которые не умеют предохраняться. Спасибо, это платная клиника: приди я в районную женскую консультацию, непременно услышала бы в свой адрес много нового.

— Постинор может предотвратить беременность, если его выпить до оплодотворения. Но если оплодотворение произошло, на развитие плода препарат никак не влияет, — терпеливо поясняет доктор.

— Но я же выпила его через… Меньше чем через сутки после… Разве могло так быстро?

— Значит, вы попали прямо в овуляцию. Так что, сохранять будете? — она поворачивает ко мне монитор, но все, что я могу увидеть в этой черно-белой ряби — всего лишь маленькая фасолинка.

— Я… Я не знаю… — умоляюще смотрю на экран и чувствую, как Ян кладет руку мне на плечо.

— Сейчас, секундочку… — врач переключает что-то на клавиатуре, и кабинет оглашается частым стуком маленького сердца.

— Я… Я не знаю… — умоляюще смотрю на экран и чувствую, как Ян кладет руку мне на плечо.

— Сейчас, секундочку… — врач переключает что-то на клавиатуре, и кабинет оглашается частым стуком маленького сердца.

До этого момента мне не верилось, что все, что со мной происходит — по-настоящему. Нет, я отлично понимала умом: беременность означает либо аборт, либо роды, но все эти слова казались абстрактными терминами. Теперь же, услышав, как бьется сердце моего ребенка, я отчетливо осознаю: я уже не одна. Внутри меня — самый настоящий человек, и от моего решения зависит, будет он жить или нет. В груди щемит от таких сильных эмоций, которые я никогда не испытывала прежде. Не знаю, что это. Вряд ли радость или материнские инстинкты. Скорее, благоговейный трепет перед чудом. А как еще это можно назвать? У фасолинки, которую я даже не чувствую, есть сердце? Так разве я могу взять на себя ответственность и сделать так, чтобы оно остановилось навсегда? Не я вдохнула в него жизнь. И я не имею права ее отбирать.

Я ничего не отвечаю врачу, потому что пока боюсь признаться вслух даже не ей — самой себе — что все уже никогда не будет, как раньше. Ян деликатно молчит, пока мы идем к реке, давая мне возможность все переварить. Какое-то время бредем в тишине, пришибленные новостью, не обращая внимания на проносящиеся мимо машины. Потом Ян все-таки не выдерживает.