Не твоя (СИ)

— Ульяна Юрьевна, просто спуститесь, — предлагает она. — Просто посидите немного за столом... Если вам там будет неудобно есть, я после принесу еду вам в комнату.

Я удивленно кошусь на свою помощницу.

То есть даже так? Это она на самом деле хочет мне помочь, или втирается в доверие?

Я размышляю какое-то время над этим вопросом. Однако Катя нервничает.

И чем дольше я остаюсь в кровати, тем больше нервничает помощница.

Это заставляет нервничать меня.

— Ульяна Юрьевна, — жалобно произносит Катя, которая сейчас совсем не походит на секьюрити... кажется, она на самом деле сильно боится Давида.

Это заставляет меня поменять решение — я встаю и начинаю медленно приводить себя в порядок.

Принимаю душ, умываюсь... моё бельё, которое я вчера постирала, подсыхает в ванной на сушителе — но у меня есть ещё одна запасная пара, так что я не испытываю никакого дискомфорта.

Надеваю вчерашнее платье, расчесываю волосы своей расческой — у меня она деревянная, очень удобная.

В доме тепло, поэтому обувь я решаю проигнорировать, спускаясь вниз босиком.

Семь пятьдесят.

Десять минут до завтрака.

Успели.

Но Катя всё равно морщится — ей не нравится, что я одела вчерашнюю одежду, на что я заявляю, что другой у меня нет.

И от этого заявления моя помощница вздрагивает, как от выстрела.

Если бы я тогда знала, к чему приведет моя принципиальность, то пожертвовала бы ей ещё тогда.

Но я ещё в неведении и поэтому спускаюсь вниз безо всякого испуга.

И сразу же натыкаюсь на прищуренный взгляд хозяина дома. Должна признать, что Давид сегодня выглядит ещё внушительней, чем вчера: опять строгий костюм, татуировка на шее хищно скалится, предупреждая меня, что её владелец — опасен.

Второе предупреждение за одно утро — но я всё ещё не понимаю.

— Что ты на себя напялила? — спрашивает Давид, недовольно фыркая.

Я оглядываю себя с ног до головы.

— Платье, — отвечаю я.

— Почему вчерашнее? — он спрашивает, но мне кажется, что орёт — до того тихо сейчас в доме. Мы здесь точно не одни — но все слуги явно попряталась, не желая показываться перед хозяином.

Дело швах.

— Это моё единственное платье, — замечаю я осторожно. — Я не взяла сменной одежды.

— У тебя весь гардероб завален сменной одеждой! — Злится Давид.

Гардероб, да... вчера, пытаясь убедить бдительность Кати и Давида, я разобрала часть вещей.

— Это не мой гардероб, это не мои вещи, — произношу я твёрдо.

— Из покупали специально для тебя! — рычит Давид.

Я мотаю головой.

— Спасибо вам за это, но я просто не могу.

Хозяин дома делает большой шаг, оказываясь в опасной близости от меня.

— Чего ты не можешь? — цедит он сквозь зубы. — Чего именно ты не можешь?

— Надеть на себя чужое, — отвечаю я. — Это не моя одежда, и мне будет некомфортно...

Я сбиваюсь, потому что Давид начинает смеяться.

Это нехороший — злой смех, от которого у меня идёт мороз по коже.

— Ты ещё не поняла, что твоего мнения тут никто не спрашивает? — он улыбается, но это очень, очень злая улыбка. Не улыбка, а настоящий оскал.

Он выбрасывает вперед руку, чтобы притянуть меня к себе.

Я чувствую рядом с собой большое, сильное тело, которое с каждой минутой всё сильнее сжимает меня... Пуговицы его пиджака больно впиваются мне в живот, но когда я открываю рот, чтобы сказать об этом, его рот начинает атаку.

Я не могу сопротивляться.

Сначала потому, что он крепко держит меня, не давая свободы.

Затем потому, что его губы умеют удерживать, даря блаженство.

Я чувствую, что меня подхватывают на руки. Пока я всё ещё не совсем в сознании, меня сажают на стол — я чувствую своей пятой точкой холод полированного дерева.

А затем Давид, оторвавшись от моих губ, резко срывает с меня платье.

От наряда, в котором я приехала, остается два больших кусочка, которые он стаскивает с меня, не обращая внимание на мои робкие попытки прикрыться.

— Пожалуйста... Пожалуйста, — шепчу я, пытаясь дотянуться до лоскутков своей одежды. — Давид, пожалуйста!

Я чуть не плачу, но мой мучитель бесстрастен.

— Если ты не хочешь носить одежду, которую я купил для тебя — ты будешь ходить по дому голая. — Спокойно произносит он.

Я поднимаю на него взгляд и вскрикиваю, не смея поверить, что он так жесток.

Тем временем часы в столовой бьют восемь раз.

— Садись на место, — откидывая ногой лоскуты моего платья, произносит хозяин дома. — Сейчас подадут завтрак.

Я униженно сползаю на ближайший стул, чувствуя себя ужасно... но тем временем в столовую входят вышколенные слуги.

Передо мной ставят несколько блюд: одно с пышным омлетом, украшенным томатами черри и зеленью, второе — с подрумяненным в тостере бэйглом, на третьем — несколько маленьких плошек с разного вида намазкой — судя по запаху и цвету, это масло, джем, мёд и кажется, парочка творожных сыров с разными травами и с лососем.

Разглядывая завтрак, который передо мной поставили, я пытаюсь понять, куда я попала.

У Давида какая-то мания на то, чтобы всё держать под своим контролем. Даже этот завтрак... В нашем пансионе завтрак был единственной трапезой, где все подданные блюда стояли в буфете — и можно было выбрать всё, что хочешь.