Не тычьте в меня этой штукой

Отхлебывая его, я попытался тщательно обдумать ситуацию, изучить ее на предмет упущенных прорех, но тщетно – для некоторых из нас воскресный полдень обладает особым значением, сами понимаете; это время, когда открываются пабы. Мысль о счастливых питухах, что наваливаются брюхами на стойки в Силвердейле и Уортоне, успешно гнала из головы все грушевидные соображения. Виски у меня есть, это правда, но полдень Шабата свято зарезервирован для бутылочного пива. И мне его хотелось.

Весь день на Утесе ни души; не понимаю, как люди могут париться в питейных заведениях и пить бутылочное пиво, когда здесь столько свежего воздуха и столько пейзажа – ими ведь можно наслаждаться бесплатно. Здесь не довод даже туристы, чьи пылкие палатки и изящные пастельные трейлеры нарывают по всему горизонту, словно «драконьи зубы»[235]: вероятно, их обитатели ведут простую жизнь перед своими портативными телевизорами, по которым идут передачи о природе, боженька их благослови. Большинство завтра вернется в Брэдфорд, сияя добродетелью и меряясь комариными укусами.

Я разобрал велосипед и по частям запихал в пещеру. Кроме того, сбегал к ледяному роднику, что бьет в узком каньоне меж двумя огромными глыбами известняка; весь вымылся, повизгивая от холода, даже попил воды. Вкусно, только, вернувшись, пришлось попить и «Черной этикетки», чтобы сбить привкус. Не годится в моем возрасте увлекаться водолечением. Водобоязнью – да, наверное.

Над копью есть весьма недоступное местечко, где к вам никто не сможет подобраться, и там я разложил скромный походный костерок, на котором греется банка бобов. Оттуда, где я сижу, видно длинное ожерелье огней Моркама – «там яркие предместья, круглые твердыни»[236].

Позднее

Мне очень нравится «влага и вольность, волглая глушь»[237] этого места. Здесь тихо и никого нет рядом. Спится мне очень счастливо, снятся невинные сны, а просыпаясь, я неизменно слушаю милую перекличку диких травников. Теперь как никогда сладкою представляется смерть; могила не может быть темнее и уединеннее – да и тише не может она быть, вот только ветер, украдкой шуршащий колючками у входа, пытается меня напугать. Я припоминаю единственную поистине трогательную историю о призраках:

(Могильщик: Чего хихикаешь?

Призрак: Двоим не так смешно.)

Другой день – теперь я уже не уверен, какой

Утром видел болотного луня; он какое-то время рыскал по тростникам, затем, крепко бия крыльями, перелетел через ферму Стэквуд и пропал в роще Флигарт. Во Флигарте появилась новая палатка – там она первая; обычного дико-оранжевого цвета. В детстве палатки были надлежащих расцветок – хаки, белые или зеленые. Ничего не подозревающих простожильцев я изучал в свой птичий бинокль – «Одюбон 8,5×44»[238]: похоже, там толстопопый папа, поджарая мускулистая мама и длинный тощий сынок-переросток. Я желаю им радости в запоздалом отпуске, ибо с неба уже полило – мягко, но решительно. Лорд Олванли[239] говаривал, что самое большое наслаждение для него – сидеть у окна своего клуба и смотреть, как «льет на проклятых людишек».

На бутановой горелке я жарю банку франкфуртеров. На гарнир к ним у меня есть чуточку нарезанного пластикового хлеба, жаль только, что я не догадался прихватить горчицы и бутылочного пива. Но все равно аппетит на свежем воздухе – лучшая приправа: лопать я буду, как бойскаут. «Нёбо, квашня для вожделенья вкуса, О не желай омытым быть вином»[240].

Тот же день, я думаю

Я был весьма воздержан с виски – у меня по-прежнему остались бутыль с четвертью этого славного задиры; а когда они иссякнут, придется совершать вылазку и пополнять запасы. Еда на исходе: есть лишь две большие банки бобов, одна то-же-самое солонины, треть нашинкованной ломтями буханки хлеба и пять тонких полосок бекона. (Его я должен есть сырым: аромат жарящегося бекона разносится на много миль, вы не знали?) Местные магнаты в ближайшем будущем наверняка хватятся фазанчика-другого – они до сих пор едва ли не ручные, в них еще никто не стрелял. Фазаны, то есть, не магнаты. Меня ужасает мысль, что придется их ощипывать и потрошить – и опять я имею в виду фазанов: раньше-то я был не против, но теперь желудок у меня трепетнее. Быть может, я просто сымитирую Навуходоносора, этого царственного поэфага, и начну пастись[241]. (А вот тут новость хорошая: этого добра кругом изобилие.)

По ощущениям – вторник, но я могу ошибаться