Не убий: Повести; На ловца и зверь бежит: Рассказы

Арнаутский поймал себя на мысли, что, рассуждая обо всем этом, он, законник, правда еще молодой и не имеющий пока большого опыта, но даже он, юрист-практик, не знает, как совместить гармонично закон и мораль, возмездие и справедливость, гуманизм и общественное мнение о преступности, права человека и права людей.

«Каламбур какой-то получился!» — подумал он. — «Впрочем, говоря о криминальном, под правами человека подразумевают права подсудимого, а под правами людей — права более широкого круга пострадавших, интересы которых, вроде бы, должно представлять государство в лице прокурора, однако делается это зачастую не так квалифицированно, настойчиво и убедительно, как хотелось бы. Вот и не выдерживает обвинение публичного разбирательства.» Что остается потерпевшему, размышлял Арнаутский, — смириться с фактом судебного вердикта либо так и пребывать в состоянии оскорбленного чувства справедливости, подогревая и возбуждая себя. А если второе?..

Его раздумья прервала какая-то фраза прокурора. Чем-то очень знакомым и важным она привлекла его внимание.

— Юра, — спросил он у Колесникова, — Где это убийство произошло?

— В Зеленогорске.

— Когда?

— Восемь лет тому назад. А что?

— Ничего, интересно. Чем закончилось дело? Кого убили?

— Да я подробностей не знаю. Сам понимаешь, еще студентом был. Просто слышал об этом деле и читал в «Бюллетене Верховного Суда». Там были протесты прокурора. Дошло до Генерального прокурора и Верховного Суда, на том и закончилось.

— А в чем проблема?

— По-моему, убита была девушка и, кажется, изнасилована.

Арнаутский ощутил холодок в пояснице и побледнел.

Колесников, ровным голосом, не заметив реакции Стаса, продолжал:

— Под суд отдали какого-то парня. На него падало подозрение. Они вроде бы из одной деревни или колхоза, точно не помню. Он пьяница, судимый. Нет, подожди, я перепутал. Это свидетель был такой. А судили его приятеля из Ленинграда, он приехал к нему в гости как будто. Извини, дел аналогичных много, мог спутать и с другим. Одним словом, кое-какие доказательства против него были. Не просто так дело передали в суд. Но он заявил алиби. Вот тот приятель и родственники приятеля подтвердили алиби. Какие-то экспертизы были… Что-то из вещественных доказательств… Но суд направил дело на дополнительное расследование. Не очень последовательно, наверное, поступил суд. Доследовать уже было нечего, все возможные меры исчерпаны. Следствие и тогда, до суда, длилось девять месяцев…

— Он, что? Один совершил преступление?

— Ну, во-первых, я не знаю обстоятельств. Во-вторых, это не было установлено. А в-третьих, по-видимому, суду нужно было решать и сказать «да» или «нет», а не говорить «может быть» или «может не быть». Это и было главным мотивом в протесте прокурора. Прокурор требовал приговора, любого. Обвинительного или оправдательного. Помню тогда, удивительно, что не до суда, а после него пресса и телевидение подняли шум вокруг этого дела…

Арнаутский прикинул: да, в то время он как раз ушел в армию и поэтому ничего такого не слышал.

— А чем закончилось?

— Да ничем. Верховный Суд отклонил протест. Дело еще кувыркалось в следствии. Было прекращено по части второй двести восьмой, за недоказанностью. Парня освободили. А глухарь так и остался нераскрытым. Прокурор, участвовавший в процессе, потом говорил, что скорее всего это и был убийца, только доказать не удалось. К сожалению, сам знаешь, не первый и не последний такой случай. А что тебя так заинтересовало это дело? Адвокату там теперь делать нечего.

— А потерпевшая как? Вернее, ее родственники?

— Вот этого не знаю… Трагедия, конечно, но дело-то, каких много. А потом пошло-поехало. Какие дела! Два-три трупа… Маньяки, разборки, неопознанные жертвы… Зверства… На их фоне то, зеленогорское, забылось. Это я вспомнил к разговору о том, что суд и в те годы не стремился к обвинительной натяжке… Соблюдал принцип презумпции…

— А какая прокуратура расследовала? A-а, понятно, — областная?

— Ну да, по территориальности. Сейчас, по идее, дело приостановлено ввиду нерозыска обвиняемого. Жаль девочку. Говорят, красивая была. Прокурор рассказывал: дело начинается с ее большой портретной фотографии. Прижизненной, разумеется…

От этих слов у Арнаутского перехватило дыхание. Навязчивая мысль пульсировала в голове: «Неужели это Лена…». Он всем существом отвергал это, не допускал, не принимал, но разум настаивал: «Она!» Стасу показалось, что он повторил это вслух, так как Колесников и Леднев быстро переглянулись и странно на него посмотрели.

— Что с тобой, Стас?

Ему удалось кое-как отговориться, сославшись на внезапное недомогание: видно, от нагрузки разболелась голова… Они проводили его на улицу, поймали частника и отправили домой.