Карен выглядела умопомрачительно — или смехотворно, это как посмотреть. На ней было бледно-зеленое платье без рукавов, ниспадающее свободными складками на манер греческой туники. Волосы она подобрала наверх, но лицо обрамляли легкие пряди и локоны. Она блистала, и вид у нее был холеный и шикарный — намного выигрышней, чем у нас с Шарлоттой. Я надела свое золотое платье, то самое, в котором познакомилась с Гасом, потому что это мое единственное по-настоящему вечернее платье, но рядом с ослепительным нарядом Карен оно казалось жалким.
Шарлотта, честно говоря, даже по сравнению со мной выглядела плохо. Она тоже была в своем единственном нарядном платье — пышном красном из полупрозрачной тафты, в котором выдавала замуж сестру. Наверно, с тех пор она немного поправилась, потому что ее грудь буйно выпирала из облегающего лифа без бретелек.
Когда Шарлотта появилась на пороге спальни, Карен оглядела ее весьма скептически, сказала «Ого!» и покачала головой. Вероятно, она уже жалела, что все-таки не позволила Шарлотте надеть ковбойский костюм.
Карен лихорадочно отдавала последние распоряжения.
— Итак, когда они приедут, я займу их разговором в гостиной; ты, Люси, включишь духовку на самую малую мощность, чтобы подогреть картошку, а ты, Шарлотта, будешь помешивать…
Вдруг она осеклась и с выражением полного ужаса на лице взвизгнула:
— Хлеб, хлеб, хлеб! Я забыла купить хлеба! Все пропало. Да, все пропало. Им всем придется ехать по домам несолоно хлебавши.
— Карен, успокойся. Хлеб на столе, — сказала Шарлотта.
— Ах да. Да. Слава богу. Что же это я, в самом деле?
В ее голосе уже звенели слезы. Мы с Шарлоттой обменялись страдальческими взглядами.
На минуту Карен утихла, но потом посмотрела на часы.
— Да где они все, мать их так? — воскликнула она, закуривая. Рука у нее дрожала.
— Дай им шанс, — мягко заметила я. — Сейчас всего восемь.
— Я сказала — ровно в восемь, — обиженно проговорила Карен.
— Такие вещи никто не понимает буквально, — ворковала я. — Приходить минута в минуту вообще считается дурным тоном.
У меня язык чесался напомнить ей, что это всего-навсего обед с друзьями и почетный гость — всего-навсего Дэниэл, но я вовремя остановилась. От Карен исходили волны агрессии.
Мы сидели в напряженном молчании.
— Никто не придет, — чуть не плача, сказала Карен, залпом выпив бокал вина. — Можно все выбрасывать. Ну что, пошли на кухню, вывалим эту чертову жратву в мусорное ведро.
Она с размаху поставила бокал и встала.
— Пошли, чего сидите!
— Нет уж! — возмутилась Шарлотта. — С какой радости нам все выбрасывать? После всех наших стараний? Сами съедим, а что не съедим сразу, то заморозим!
— Понятно, — злобно протянула Карен. — Сами, значит, съедим. А почему это ты так уверена, что никто не придет? Что ты такое знаешь, чего не знаю я?
— Ничего, — раздраженно отмахнулась Шарлотта. — Ты же сама сказала…
Раздался звонок. Это пришел Дэниэл. На безупречно накрашенном лице Карен отразилось несказанное облегчение. Боже мой, подумала я, подскочив на месте, а ведь она, кажется, и правда к нему неровно дышит.
Дэниэл был в черном костюме и ослепительно белой рубашке, оттенявшей легкий загар после февральского отпуска на Ямайке. Высокий, красивый, темноволосый, он много улыбался, волосы эффектно падали ему на лоб, и он принес две бутылки охлажденного шампанского — идеальный гость, да и только. Я не могла сдержать улыбку. Хорош невероятно, манеры лучше некуда, придраться не к чему — рекламная картинка, да и только.
Он сказал все, что полагается говорить милому, воспитанному человеку, приходя на домашний обед: «Ммм, как вкусно пахнет, что это?» и «Карен, ты чудесно выглядишь. И ты, Шарлотта».
Только когда он добрался до меня, учтивость несколько изменила ему.
— Салливан, над чем это ты смеешься? — резко спросил он. — Над моим костюмом? Или над прической? Что не так?
— Ничего, — ответила я. — Все в порядке. Зачем бы мне над тобой смеяться?
— А зачем изменять старым привычкам? — буркнул он. Затем отошел от меня и сказал еще несколько приличествующих вежливому гостю вещей типа: «Чем помочь?», точно зная, что получит в ответ: «Что ты», «Спасибо, ничего не нужно» или истерически-бодрое «Все под контролем».
— Что ты будешь пить, Дэниэл? — промурлыкала Карен, оттесняя Дэниэла в гостиную. Мы с Шарлоттой робко попытались пойти следом, но Карен оглянулась, прошипела: «На кухню!», телом закрыла нам вход, и я наступила Шарлотте на пятку.
Опять позвонили в дверь — на сей раз Саймон. Как всегда, сногсшибательно одетый, в смокинге, с широким красным атласным поясом, который, сказать по правде, выглядел весьма нелепо. И тоже с бутылкой шампанского, Боже мой, подумала я, Гас будет здесь белой вороной — то есть больше, чем обычно. Шампанского он не принесет. И вообще, скорее всего, придет с пустыми руками.
Не то чтобы меня это сильно смущало, но я беспокоилась, что это может смутить его.
Не сбегать ли в круглосуточный магазин за бутылкой шампанского, чтобы незаметно сунуть ее Гасу, когда он придет? Но надо следить, чтобы не подгорела картошка, так что замысел мой был обречен.