Описывая жизненные сюжеты, Наталия Воробьёва вдохновенно раскрывает в подчас совершенно обыденных, почти бытовых жизненных проявлениях их глубинную суть. Когда она описывает свой разговор с бывшей свекровью, которая просит её помочь своему сыну (и её, автора, бывшему супругу) оценить антикварную мебель, она мастерски, буквально несколькими штрихами раскрывает непреодолимый драматизм внешне совершенно незначительного эпизода («Экспертиза»). Рассказывая о последних днях близкой подруги, она так же точно и сдержанно изображает весь сугубо бытовой контекст, создавая атмосферу безысходности в рамках данной жизненной ситуации («Ризотто»).
Обобщая, следует сказать ещё раз о том, что проза Наталии Воробьёвой – это, по сути, синтез жанров, обусловленный необходимостью передать комплекс явлений жизненного опыта не только в их одухотворённой правдивости, искренней исповедальности, пронзительном лиризме, но и в координатах литературного творчества. Будучи поэтессой, Наталия Воробьёва осталась ею и в своих прозаических произведениях. Все её рассказы пронизаны любовью к своим героям и стремлением понять каждого из них. Её лирической героине (которая тождественна автору) чужда какая бы то ни было нетерпимость к людям; она принимает людей такими, каковы они есть. И читатель, естественно, не сможет этого не почувствовать. А в том, что её новая книга найдёт своего читателя, нет никаких сомнений, так же, как и в том, что она поможет кому-то более правильно и конструктивно взглянуть и на свою жизнь.
Признание
Странно складывались мои отношения с мужчинами на протяжении всей моей жизни. С позиции сегодняшних дней я отчётливо вижу, как чья-то властная рука бережно отводила от меня тех, с кем моя жизнь сложилась бы совершенно иначе… Жила бы я тихой семейной жизнью, окружённая плаксивым потомством и заботливым мужем.
Но тогда не было бы книг, не было бы поэзии.
В подтверждение сказанному мне хочется поведать вам одну необычную историю.
Это было давно. В то время я училась на третьем курсе театрального института и вовсю снималась.
С первой ролью в кино ко мне пришла сумасшедшая популярность. Режиссёры рвали меня на части, зрители охотились за автографами, пакостники-педагоги завидовали и пили кровь.
В отличие от наставников, с сокурсниками у меня всегда были самые тёплые отношения.
– Татка! – кричали они после уроков мастерства, когда педагоги покидали класс. – Давай!
И Татка давала, вернее выдавала: под улюлюканье однокашников, по-змеиному извиваясь, словно опытная стриптизёрша, она эротически медленно выскальзывала из длинной сатиновой юбки, одетой поверх той, другой, нормальной, и под радостный визг коллег сначала долго вращала ею у себя высоко над головой, а затем резко отбрасывала прочь, стараясь угодить в лицо одному из мальчиков, что неизменно сопровождалось гомерическим хохотом присутствующих.
Татка – это была я, а верхнюю юбку я систематически одевала на уроки мастерства, ибо моих патологически вредных педагогов доводили до исступления мои короткие юбки.