Не уходи. Останься

Снова оглушительные выстрели.

Дима кидается к машине.

— Выходите с Катиной стороны и бегом к лесу. Живо-живо-живо!

А этот странный камикадзе профи, стреляет на поражение.

Кимура падает.

Дима бросается к Шрайману, а параллельно с этим успевает заметить Дрозда. Он тоже бросился к ним. Но застыл. Застыл, бл*дь!

Катя кричит, ее на землю повалил Дрозд.

Шрайман трепыхается под Димой, его белая рубашка окрашивается кровью.

Резкий разворот, рука не дергается. А у камикадзе во лбу остается красивая дырочка, правда, сзади половина черепа раскурочена.

— Подъем, — заорала, — В машину Кимуры.

Планы пришлось менять на ходу. Люди были не подготовлены к такому отпору. И профессионалов среди них было всего два. Один уже сдох, а второго Вася завалил на асфальт и приложил затылком, как следует.

Все закончилось за какие-то пару минут.

Катерина сидит и захлебывается слезами, у нее шок. Она уже себя не контролирует, поэтому и не понимает, что руки оголены до локтей и все видят почерневшие следы безжалостных рук.

Шрайман в окровавленной рубашке. Сидит, и ничего не соображая, вертит головой, смотрит по сторонам.

Дроздов подлетает к нему.

— Ты ранен?

И начинает дергать его. Осматривает голову. Поднимает руку. Даже успел расстегнуть пару пуговиц на рубашке.

Шрайман вспылил. Отбросил его руки от себя.

— Отвали, это не моя! — орет и встает, идет к Диме.

А она наблюдает этот балаган с улыбкой на губах. Рукав пиджака весь пропитался кровью. Ее кровью. И плечо все горит. Будто там не пуля, а лава самая настоящая. Но бурлящий адреналин еще не дает ощутить весь аспект боли. И эмоции еще притуплены. Поэтому, Дима способна улыбаться довольно.

Шрайман подходит ближе, прямо в своих шикарных дизайнерских брюках опускается на пропыленный асфальт.

Привалился своим боком к ней, выдохнул.

— Ты мне жизнь спасла.

— Да, я знаю, можешь не благодарить.

Шрайман недовольно выдыхает, но тоже улыбается, правда язвительно.

— Я и не собирался, я тебе за это деньги плачу.

— Мало, Шрайман, деньги меня счастливой не сделают.

— А что сделает?

И на какой-то миг ей захотелось ответить ему правду. Просто рассказать. Но, это не его проблема, и вываливать на Игоря все она не имеет права.

— Допрос того ублюдка, — она кивает головой на мужика, скалящего зубы, и Васю, который снова приложил того башкой об асфальт, — Устроишь мне такую развлекаловку?

— Да не вопрос, но сначала пусть врачи подтвердят, что ты не умираешь, окей?

— Что, будешь по мне скучать? — ехидненько поддевает его, а Шрайман смотрит серьезно, но, улыбаясь, отвечает.

— Да, сдохну от тоски просто.

Послышался вой сирен.

Они легко отделались. Слишком легко, если смотреть правде в глаза. Спасибо за это Дрозду. Потому что, поступи он по-другому, не загороди своей машиной и не подставься под пули, раненых было бы больше. И убитых тоже.

В этой ситуации Дима смогла понять несколько вещей, и в них еще предстояло разобраться.

Но Дроздов… Тот момент, когда он дернулся, замешкался. В его глазах мелькнула такая боль, что сейчас Диме стало трудно дышать. Он сожалел, и ему было дико больно, что ему пришлось выбирать, кого прикрыть.

И метался он не между Катериной и Шрайманом.

Дроздов дернулся в сторону ее, Димы. И прикрыть хотел ее и Шраймана. И больно ему было, разрывался потому, что между ними, двумя. От того и застыл.

И хорошо, что выбирать ему не пришлось. Случай сам все решил.

Дима не могла дать стопроцентной гарантии, что собой он бы прикрыл Шраймана, а не её.

И сейчас он ей в глаза не смотрит, прячет их. Потому что эмоции подводят. И он не способен их спрятать.

Очередная загадка в его поведении.

Как он может быть ее смертельным врагом и при этом хотеть спасти ее жизнь, ценой жизни других и своей собственной?

Она не могла этого понять.

И это злило. Бесило. И Дима приходила в ярость от этого непонимания. Потому что, сама могла поступить подобным образом, только в одном случае: защищая того, кого любит больше жизни.

***

Все упирается в деньги. Причем, не в их наличие, а в их количество. До хрена у тебя денег, — отлично, — перед тобой открываются все двери и возможности, о которых некоторые и мечтать не могут.

Вот так и сейчас происходит.

Он до сих пор пребывал в шоке. От этой стрельбы. Криков. Матов. И от тел. Кого-то ранили, а кого-то убили.

Шрайман до этого дня никогда не видел, как убивают людей.

Мертвых видел. Запах формальдегида помнил. Когда родителей хоронили, их этой фигней специально обрабатывали.

Но ни разу в жизни не видел вот так: оглушающе близко, лицом к лицу, практически.

Он не осознавал угрозы до конца, теперь ясно это понял. Все думал, что нанять Диму по просьбе Дрозда — это превентивная мера, так сказать, для успокоения совести или что-то такое. Но уж никак не думал, что будет реальная угроза. Как в начале девяностых или нулевых. Взрывы машин, в качестве акции устрашения. Или вот попытка расстрелять на дороге.

У него в ушах от выстрелов звенело. Слишком громких.

А перед глазами тот мужик. Человек, у которого оружие, и наставлено оно на него.

Какая-то секунда, а в голове мысль «вот и все, — это твой конец».

Но не сложилось.