Не умирать в Венеции

На улице меж тем распогодилось окончательно. Людей всё ещё не так много, и наши шаги отпечатываются звонким эхом в облупившихся фасадах. Солнце снабжает нас элегантными шлейфами теней, и мы шествуем, словно две королевишны или графинюшки (ох, и любит моя девчонка эротические фантазии на эту тему!). Она заглядывается на каждую витрину, я задираю голову, наблюдая, как бороздят простор неба ущербные мансардные окошки с деревянными ставенками и не самые благородные касы врезаются в синеющую плоть острыми краями карнизов. Можно почти физически ощутить, как нос покрывается тонкой вуалью загара, в моем случае – паутинкой веснушек. Хотя на дворе поздняя-поздняя осень: «Знаешь, Бродский любил приезжать в Венецию именно в несезон. Ну, не то чтоб это был его сознательный выбор, хоть постфактум он и придумал, мол, зимняя красота – красота настоящая. На самом деле университетские каникулы приходились именно на это время года, вот и вся тебе поэзия. «Правда?» – она, кажется, не много внимания уделила этой краткой литературно-географической справке. «Да, но с погодой ему, судя по всему, везло меньше нашего, и Венеция в его стихах и прозе чаще серая, стальная, туманная – похожая на Петербург, который он вынужденно покинул и по которому явно тосковал на чужбине».

«Чужбине, хихи», – ее очень забавляет моя манера выражаться витиеватей и мудрёней, чем к тому располагают обстоятельства. Я не успеваю обидеться, поскольку по правую руку обнаруживается одна из лучших желатерий города. Скорей сюда, попутно бросив преисполненный презрения взгляд на очередь в соседний Макдональдс… Она берет два шарика: фисташкового и страчьятелла (скорее, из спонтанной симпатии к звучанию слова, нежели из сознательной приверженности вкусу) – я останавливаю выбор на классическом шоколадном, и мы всверливаемся в узкий проход напротив, обрамленный красным кирпичом. Через сотню метров обнаруживаем себя на причале за резным Ка-д’Оро. Я жестом радушного хозяина приглашаю ее присесть на деревянные мостки рядом со мной. И так, болтая ногами над жалостливо хлюпающей морщинистой бледно-бирюзовой поверхностью, мы сидим пятнадцать минут. Пока она не приканчивает свой десерт и не прикрывает глаза, достигая пика гастрономического блаженства. «Хочешь еще?» – дразню я, нарушая ее сладкую истому. Она только хохочет в ответ и многозначительно поглаживает себя по животу, рискуя свалиться с нашего ненадёжного пьедестала.

Ветер захлебывается тремя широкоформатными флагами, что на фасаде дворца Песаро; пришвартованные далее гондолы отбивают бортами заторможенную чечётку; в нее вклиниваются своим непрошенным соло спешащие мимо по делам чайки. Гранд-Канал – его сиятельная светлость-суфлер – сторожит подмостки большой сцены, где одно за другим по-прежнему блистательные, хоть и очевидно потрепанные временем палаццо беззастенчиво разворачивают перед зрителями свои потёртые арки, колонны и балюстрады. Время близится к полудню, когда рельефы становятся мягче, колонны круглее, капители кудрявее, карнизы четче, шпили тверже, ниши глубже…

5

Я веду девочку к Сан-Марко, слегка кружа, увлекаясь очередным симпатичным видом, обещанным ближайшим калле. Мы точно успеваем пересечь не меньше двенадцати мостов, когда наконец выныриваем из-под арки часовой башни к площади, разбитой надвое светотенью.

В такой ясный день видно далеко и полно. Лев Марк приветственно машет крылом, приглашая придвинуться поближе к набережной, набрать этой синевы в лёгкие, упиться видом и просоленным воздухом – хоть в банки крути, не пропадёт и через сотню лет. Но сначала нам предстоит пересечь необъятное поле Сан-Марко, лавируя между волнами туристов, то следуя движению толпы, то идя против потока. «Не представляю, что же творится здесь в сезон, если зимой столько народу! – бросает она мне, упорно торя тропинку между пиками селфи-палок и стратегически огибая хвост очереди в собор. – Как сельди в банке, ей-богу!» Людское море волнуется раз и два, не думая расступаться перед нами, а напротив, то и дело норовя разорвать нашу связь. Но я цепко держу любимую за ручку: она мой якорь и мой буксир одновременно, без нее я точно пойду ко дну, захлебнусь и забудусь посреди толпы, больше не понимая, где я и что я. «Постой, милая! – задыхаясь от бодрого брасса, молю я. – Разве ты не хочешь, чтобы я рассказала тебе об истории Дворца дожей, и собора, и часовой башни, и…?» «Давай попозже!» – кинув на меня лишь краткий досадливый взгляд, просит она.