Не унывай!

И на Нину тоже бегала смотреть вся Москва – так она была хороша, такая озорная, влюбленная в Генриха, желающая с ним «целоваться, целоваться».

Генриха играл Владимир Земляникин (он пришел к нам уже «звездой», снявшись в фильме «Дом, в котором я живу»), затем Олег Даль, друга Генриха – Лев Круглый.

Повара играл Олег Табаков – весь воздушный, как и его пирожки, почти не касающийся земли. Замечательно играли и Сергачев – Министр Нежных Чувств, и Козаков с Тульчинским – Камергер, и Фролов – Генерал, в очередь с Гороховым, и Станицына – Гувернантка (помню ее виртуозный танец и костюм – черный, в крупную белую клетку, в обтяжку, зонтик и шляпка), и Волчек – Главная Фрейлина. Поэта играл Щербаков, Ученого – Заманский и Адоскин. Я играла в этом спектакле Первую Придворную Даму и иногда Главную Фрейлину в очередь с Волчек. Мы пели:

Дух военный не ослаб,
Ум-па-па-ра-ру-ра!
Нет солдат сильнее баб,
Ум-па-па-ра-ру-ра!

Эти немудреные стихи написал Михаил Светлов. Наш Министр Нежных Чувств (Сергачев) всегда очень удачно импровизировал. Однажды, когда все стояли за кулисами, он вдруг подпрыгнул и запел: «Мы в лесочек не пойдем, нам в лесочке стра-а-а-ашно!» Все понимали, что он имеет в виду цензуру. Он же заговорщицким шепотом говорил: «У нас такие секреты – обхохочешься!», намекая на нашу разведку.

Мальчишка из толпы в конце спектакля кричал, что король голый. Евстигнеев беспомощно оглядывался – мол, как же так, ведь когда его одевали, все говорили: «Роскошно и благородно!» Он вырывался из портшеза, в котором его несли, и убегал со сцены. Конечно, всем зрителям казалось, что он совсем голый, хотя на нем были плавки телесного цвета.

Очень оригинальным, ярким было оформление художника Валерия Доррера – два вращающихся круга с ширмами. Студенты театрально-технического училища защищали диплом, делая нам костюмы для этого спектакля из самых дешевых материалов, грим и парики. Например, у придворных дам парики были разноцветные: красный, черный, зеленый, а у меня – сиреневый. Фрейлины – в корсетах и белых лосинах. Правда, потом приемная комиссия потребовала, чтобы на фрейлин надели короткие юбочки. Но особенно возмутил комиссию «голый» Евстигнеев – в плавках, с голубой лентой, прикрывающей интересные места. Конечно, чиновников раздражало содержание спектакля: они узнавали себя в его героях.

Во МХАТе состоялось специальное расширенное партбюро, на котором взбешенный секретарь парторганизации Сапетов кричал: «Это не голый король, это голый Евстигнеев и фривольные фрейлины!» Позже нам сделали новые костюмы – закрытые до подбородка камзолы.

Мы пытались убеждать, но члены комиссии передергивали, перевирали факты. Я присутствовала на этом партбюро, поскольку была в то время секретарем парторганизации «Современника», а после заседания сидела и плакала от невозможности защитить спектакль и артистов, восстановить справедливость. Ефремов утешал меня: «Девочка, они начетчики, они привыкли приспосабливаться, и назвать белое черным им ничего не стоит…»

После этого спектакля постановлением партбюро МХАТ расторг с нами договор, и мы какое-то время скитались по разным театральным помещениям Москвы – Театр им. Пушкина, Театр киноактера, Сад им. Баумана, затем нашли себе помещение в гостинице «Советская».

«Голый король» шел много лет с огромным успехом. В 1963 году я родила первого сына и на двенадцатый день после родов вышла играть спектакль и отплясывала на вертящемся круге, хотя перед глазами все плыло и я еле-еле держалась. Но тогда мы не использовали даже положенный декретный отпуск.

Пожалуй, правильно Михаил Козаков написал в своей «Актерской книге»: «С 5 апреля 1960 года и по сей день “Современник” не знает пустых мест в зале, и сделал это “Голый король”».

Вспоминаю, как в Ленинграде состоялся первый творческий вечер артиста театра «Современник» – конечно же, Евгения Евстигнеева. Ефремов говорил, что это такое же большое событие, как бенефис, поэтому участвовать должна вся труппа. Он все организовывал, носился, как церемониймейстер, хотел, чтобы «прозвучали» большой артист Евстигнеев и обязательно весь театр!

Вечер проходил в здании ВТО на Невском проспекте, играли целый акт из «Голого короля». Я решила придумать Жене какой-нибудь оригинальный подарок. Я подбила Валю Никулина поймать во дворе гостиницы «Московская», где мы жили, кота. Завязали ему бант, посадили в сумку, понесли. Кот смирно сидел в сумке целый вечер, пока я играла. Мы вынесли его на сцену, кот испугался яркого света и множества людей, стал вырываться, верещать и царапаться. Женя испугался: «Я кота не возьму!» Кто-то из артистов выручил, подхватил кота и унес. Мы, улыбаясь, задом ушли со сцены, а за кулисами Евстигнеев сказал: «Ты что, с ума сошла?» Я его успокоила, сказав, что кот взят «напрокат». После вечера все пошли на банкет, а мы с Никулиным под теплым весенним дождем отправились пешком по Невскому в гостиницу вернуть кота в его родной двор и очень смеялись по дороге.