Не верь мне

Шины сделали холостой оборот, внедорожник качнулся и едва ли не вылетел на полосу, вливаясь в движение. Несколько машин, чудом успев увернуться от столкновения, засигналили, позади раздалась брань, слившаяся с моим испуганным вскриком. Я машинально потянулась за ремнем безопасности и, когда защелкнула его, услышала громкий смешок.

— Что, боишься, не довезу?

— Что тебе нужно от меня, Козельский? — пытаясь успокоить тревожно колотящееся сердце, я сделала пару глубоких вздохов. Но это не помогло.

— Ничего мне от тебя не нужно! — он засмеялся, подрезал серый седан.

— Макс, красный! — воскликнула я, понимая, что останавливаться Козельский на светофоре и не думает.

Уже начавшие движение автомобили едва успели затормозить, пропуская навороченный внедорожник. Снова гудки — вразнобой, недовольные, громкие, только усилившие моё напряжение и поднимающуюся внутри панику.

— Макс, что ты делаешь? — мне было страшно. Действительно страшно.

— Страшно? — будто прочитав мысли, он посмотрел на меня, совершенно позабыв о дороге. Лихорадочный блеск в глазах, расширенные зрачки… Сигналя, по встречной промчалась машина. Мы ехали по двойной сплошной на скорости, превышающей, должно быть, разрешенную тут вдвое. Я посмотрела на спидометр… Боже… Пятна обгоняемых нами автомобилей оставались позади вместе с домами, а я, вжавшись в сиденье, пыталась сообразить, что сказать, что сделать.

— Макс, останови машину, — нервно, проводив взглядом мелькнувшее сбоку здание торгового центра. Движение стало менее оживленным, но это ничуть не успокаивало. Скорее наоборот.

— Нет, — улыбнулся мне и лишь прибавил скорость, несясь по всё ещё достаточно забитой дороге.

— Куда мы едем?

— Покатаемся. А потом… — нахмурил лоб, — потом я посмотрю на твое поведение, Лина, и решу, что с тобой делать. Папочка так хотел внука… — презрительно глянул на мой живот. Линия его рта искривилась.

Кто он?! Глядя на мужчину, которого когда-то считала красивым, я не находила в нём ничего прежнего. Тот же Максим, что и семь месяцев назад, но…

— Наверное, он расстроится, если я лишу его и этого… Н-да. Старый хрыч. — Поморщился, словно бы на несколько секунд забыл про меня. — Проклятый старый хрыч. Ты у меня…

Все внутри похолодело. Господи… Почему-то мне казалось, что сегодняшний день я не переживу…

— Макс, — ласково, как с ребенком, возвращая его внимание. Сбоку мелькнул запрещающий поворот знак, но Козельского это не остановило. Вывернув руль так резко, что машину занесло, он свернул и пересёк двойную линию. Я перевела дыхание, собрала последние силы, чтобы не начать истерить. — Макс, ты же хороший человек. Макс, — коснулась рукой его бедра, но он тут же резко смахнул мою руку. Машина вильнула, мы едва не врезались в зад той, что ехала впереди нас. Козельский вдавил клаксон, разразился бранью. Протяжный гудок заполнил салон, пронёсся по улице.

— Макс, умоляю, — зажмурившись, прошептала я, борясь со слезами. — Пожалей нашего ребенка.

— Плевал я на твоего выродка, Миронова! — выплюнул он. — Я тебе сразу сказал — делай аборт! Какого хрена ты его не сделала?! Идиотка безмозглая! — процедил сквозь зубы. — Что у вас, баб, за тяга такая к размножению?! Почему вы считаете, что стоит вам заиметь пузо, все вокруг должны начать радоваться этому?! Чёрт возьми! Тупые безмозглые курицы, только и способные плодить себе подобных.

— Макс…

— Что Макс?! Что Макс?!

— Я знаю, что ты должен кому-то много денег, — попробовала я иначе. Во взгляде его мелькнула злость — не такая, как до этого. Как будто наполненная чем-то досадным. Стараясь хоть как-то следить за дорогой, я продолжила: — Поговори с отцом, пока не поздно. Все наладится. Только не делай глупостей…

— О, папочке нет до меня никакого дела! Едва эта дрянь, твоя подружка, рассказала ему, что ты залетела, он испоганил мою жизнь! Но я говорил ему, что он пожалеет… — Глаза его злорадно сверкнули. Досады в этом блеске уже не было, только полнейшее чувство превосходства и неуязвимости.

— Если ты о флешке… Инна мне всё рассказала. Олег не даст этой информации ход, и не надейся!

В его кривой улыбке появилось презрение. Он вдруг напомнил мне себя прежнего, с той лишь разницей, что, если бы это было кино, нынешний Макс был бы тёмной сущностью, а тот, что до — светлой. Усмешка превратилась в оскал, из нутра вырвался сиплый смех. Макс мотнул головой.

— Миронова, я всегда понимал, что ты дура. Но не до такой же степени. Думаешь, твой Громов единственный, кому я могу подсунуть эту информацию? Да, признаюсь, хотелось бы двух зайцев одним махом… Знаешь, мой папаша страшен в гневе. Твоему Громову пришлось бы туго. Хотел бы я посмотреть на это. — Снова зловещий смешок. — Но раз эта дура Свиридова не смогла держать язык за зубами… Не страшно. Папочке всё равно хана. — Опять тряхнул головой. Отросшая челка упала ему на лоб — Хана, — процедил, сжимая руль.