Не верь, не бойся, не проси

- А вы вареньицем, вареньицем, - примостившись рядом, потчевал Самохин.

- Сами варили? - отведав ложечку варенья, поинтересовалась с улыбкой Ирина Сергеевна.

- Сам, - виновато кивнул отставной майор. - Навязали, знаете ли, на базаре ведро вишни... Девочка продавала, говорит, деньги нужны. Я и купил... вместе с ведром. А на что мне столько ягод? Я их терпеть не могу... Но, думаю, испортятся - тоже жалко... Вычитал в какой-то газете рецепт- и сварил. Есть-то можно?

- Можно, вкусно даже, - успокоила его гостья и в подтверждение своих слов съела еще ложечку.

Не допив горького чая, Ирина Сергеевна сполоснула под краном свою чашку, блюдце, ложечку, поставила на стол и пригорюнилась:

- А мы ведь теперь с вами, Владимир Андреевич, тоже вроде как преступниками... стали... Я всю ночь не спала, вспоминала, думала... Про Славика, про чеченца этого... который в погребе... Нельзя так! Если мы его взаперти держать будем, они и Славу не выпустят.

- Так для того и держим. На обмен, - неуверенно возразил Самохин.

- Обмен... Не верю я в это. Если там, на Кавказе, узнают, что мы здесь натворили - Славика убьют. Я чувствую. Понимаете? Чувствую! Нельзя так- зло за зло...

Самохин закурил, выдохнув дым аккуратно, чтоб не попасть на гостью, в приоткрытое окно, поскреб затылок растерянно:

- Не знаю, что и сказать... Но я тоже чувствую - что-то не то у нас получается... Не так...

- А давайте пойдем сейчас к Георгию Новокрещенову и скажем, чтоб чеченца того... выпустил! - выпалила, задохнувшись, Ирина Сергеевна.

Самохин опять потянулся к пачке, достал новую сигарету, размял в желтых от никотина пальцах, сказал невнятно, прикуривая.

- Мне кажется, что Новокрещенов от такой инициативы в восторг не придет...

- Но это же... наше дело, в конце концов! - возмутилась Ирина Сергеевна. - Чеченца-то из-за Славика украли. А если не из-за Славика, то зачем?

- Вот и я думаю - зачем? - покачал головой отставной майор и, ткнув едва раскуренную сигарету в пепельницу, решился. - Ладно, пошли.

Через десять минут они уже споро шагали к жилищу Новокрещенова.

Осевший на треть в землю, домик Новокрещенова был приметен издалека. Он заметно выпирал из уличного ряда костистым от дранки, проглядывающей сквозь слой облупившегося самана, бочком, торчал вызывающе убогостью своей, ухмылялся редким здесь прохожим косоротым, в разводах грязи, оконцем, и Самохин, поравнявшись с ним, не стал заходить во двор, а постучал пальцем в стекло:

- Эй, хозяева, встречайте гостей...

Домик безмолвствовал. Тиха была в этот утренний час и кривая улица, лишь со двора, невидимого отсюда, слышался гвалт Аликовых сорванцов.

- Да вы живы там? Георгий! Ванька! - опять позвал отставной майор.

Ни звука в ответ.

- Нет никого, - с сожалением заключила Ирина Сергеевна и вспомнила кстати. - Они же с утра по делам разбежаться вчера договаривались! Вот незадача...

- А... была не была! - в сердцах произнес Самохин и локтем резко саданул в хлипкое перекрестье рамы... Окно ахнуло, посыпались осколки стекла, и все-таки шума было немного. По крайней мере, никто не вышел из окрестных домов, не поинтересовался взволнованно, кто это и зачем окна у соседей вышибает?

- Вот видите, - назидательно сказал Ирине Сергеевне отставной майор, все секретные дела надо совершать максимально открыто, не таясь, и тогда никто ничего не заподозрит...

Балагуря так буднично, будто всю жизнь занимался выбиванием оконных рам, Самохин успокаивал Ирину Сергеевну, а заодно и себя, натворившего за последние несколько дней столько противозаконного, что проникновение в чужое жилище казалось не самым тяжким грехом. К тому же он с некоторым облегчением воспринял отсутствие Новокрещенова, который, он был теперь абсолютно уверен в этом, не обрадовался бы их визиту.

- Вы на стреме постойте, а я... быстро...

Самохин задрал ногу, перекинул ее через оконный проем и, покраснев от натуги, пыхтя и досадуя на мешавший живот, нагнулся, протиснулся вовнутрь.

Хозяев дома не было.

Справедливо чувствуя себя жуликом, Самохин осторожно встал обеими ногами на жалостливо хрупнувшие осколки стекла, потом, поскрипывая половицами, обошел комнатку, выглянул украдкой в противоположное оконце, выходящее во двор. Там привычно мельтешила по законам броуновского движения неподдающаяся счету Аликова ребятня.

Отставной майор откинул край коврика, нашел очерченный пазами люк, упершись плечом, сдвинул придавивший крышку шифоньер. Тот, урча угрожающе, поддался. Самохин опять нажал, упираясь в ножку кровати, и шифоньер, оставляя на крашеном полу белесые царапины, скрежетнув тяжело, отполз в сторону. Потянул за скобу крышку, откинул, глянул в темноту.

- Эй! Ты где там? Выходи, черт нерусский!

Внизу зашебуршились, дернулась приставная лестница, и через мгновение из провала люка показалась взлохмаченная чернявая голова.

- Давай, ходи сюда, дарагой! - подбодрил Самохин, отойдя в сторону на пару шагов, и на всякий случай предупредил: - Ты смотри, земляк, не балуй. А то опять в погреб затолкаю!