Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти»

— Не прошу я налить, — скорбно простонал он. — Святую истинную правду говорю! Эту чертову дверь Глузман из пятнадцатой заказал и деньги вперед заплатил. Я и сделал, как положено, с сейфовым замком — кроме автогена, ничем не возьмешь. А он, гад, не дождался своего счастья, отвалил в Америку с концами. И теперь эта дура торчит у меня посреди квартиры, ни пройти, ни проехать. Нинка ругается...

— Поставь себе, — посоветовал я.

— Мне зачем? — удивился он. — Мне бояться некого. А ты бери, пока дают.

Я живо представил себе хохмочки, которые пойдут по нашей конторе, когда станет известно, что я живу в сейфе, вздохнул и сказал:

— Мерси. Только я ведь не могу все время за железной дверью сидеть. Мне на работу ходить надо.

— Да, — подумав, согласился Матюша с сожалением. — Железную башку я тебе, конечно, не приделаю.

2 Люмбаго

Прямо над головой Таракана в стене торчал одинокий гвоздь. Философически настроенному наблюдателю этот гвоздь предоставлял богатую пищу для глубоких размышлений.

Сам хозяин кабинета уже битых четверть часа разговаривал по телефону, а мы с Артемом Дашкевичем сидели в низеньких креслах по бокам от маленького столика и изнывали от жары и скуки. Секретарша Таракана Нелли, некрасивое злобное существо в бифокальных очках, отыскала нас в буфете, где мы пили кофе, подошла и вместо «приятного аппетита» сказала:

— Дашкевич и Максимов, срочно к редактору.

Артем приподнял одну бровь и показал на чашку:

— Кофе взять с собой или можно здесь допить?

Нелли негодующе фыркнула, развернулась и вылетела из буфета так, будто ей этого кофе налили за шиворот. Прежде чем уйти, мы выпили еще по чашечке, но эта стерва, конечно, настучала про нашу непочтительность шефу, и теперь Таракан давал нам понять, кто здесь главный.

Я глазами показал Артему на гвоздь, и он со значительным видом кивнул, что понял. На нашей памяти гвоздь не пустовал никогда. При прежних редакторах на нем висели изображения Первых Лиц, но Таракан, как только случилась перестройка, поломал традицию, украсив его портретом Основателя. Однако времена быстро менялись, русую бородку Основателя сменила ненадолго смоляная борода Основоположника, а затем гвоздь и вовсе оказался неприкаянным. Хотя, казалось бы, логично было после всех них дать хоть немного повисеть, например, Кампанелле. А потом повесить Мальтуса и на этом успокоиться.

Таракан наконец положил трубку, пригладил усы и обратил на нас свои выпуклые глаза. По его лицу я уже видел, что ничего радостного он нам сейчас не сообщит.

— Ребята, — сказал он, — похоже, Дранов сильно прокололся.

Мы с Артемом переглянулись. Митенька Дранов был специальным корреспондентом, таким же, как Дашкевич и я. Обычно каждый из нас сам неплохо справлялся со своими проблемами, и должно было произойти что-то из ряда вон, чтобы редактор срочно вызвал к себе нас обоих на предмет обсуждения драновского прокола.

— Отечество в опасности? — с преувеличенным испугом наклонился в сторону редакторского стола Артем.

— Не ерничай, — оборвал Таракан. — Читали его материал в прошлую субботу?

Мы читали. Материал как материал. «ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЭТАЖЕЙ КОРРУПЦИИ, НЕ СЧИТАЯ ПОДВАЛА». Так, кажется. Что-то там о многоэтажной системе взяток и поборов в новом международном гостиничном комплексе и вокруг него. Сенсацией статью не назовешь, просто хорошая профессиональная работа.

— Основным источником у Дранова был... — Тараканьи глаза поискали среди бумаг на столе и нашли: — Шиманский Артур Николаевич, директор ресторана в южном крыле. Какой-то у него там вышел конфликт с генеральным директором, и он разговорился. Все выложил Дранову, в подробностях...

— И что, много наврал? — сочувственно поинтересовался Артем. Сочувствие, надо полагать, относилось к Митеньке Дранову.

— Много?! — Таракан страдальчески воздел брови. От этого глаза его вылупились еще больше, а усы встали дыбом. — Вчера он позвонил прямо мне, вот по этому телефону, и заявил, что наврал все!

— Так и сказал? — поразился я.

— Нет, конечно, — тяжко вздохнул Таракан. — Сказал, что не знает никакого Дранова и что не подтвердит ни единого слова, напечатанного в газете.

— Так, — сказал Артем. Лицо у него сделалось холодное, отстраненное. Признак того, что он уже включился в работу. — А есть ли уверенность, что звонил сам Шиманский?

Таракан покачал головой.

— Разумеется, нет. Но вчера ему весь день звонили сначала на службу, потом до глубокой ночи домой — никто не отвечает. А сегодня с утра явился ко мне их юрисконсульт, удивительно мерзкая рожа... И с ехидной улыбочкой сообщил, что руководство гостиничного комплекса подает на газету в суд — за диффамацию и за нанесение материального ущерба.

— Какого-какого? — не поверил я своим ушам.

— Материального, — с ненавистью процедил Таракан. — У них, видите ли, после нашей статьи клиенты разбегаются, в том числе иностранные. Похоже, решили отоспаться на нас всласть...

— Постойте, постойте, — сказал Артем. — А что Дранов-то? Он разве не записывал своих разговоров с Шиманским?

Вопрос резонный, отметил я. Митенька аккуратный мальчик и вполне профессиональный репортер.