Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти»

Разумеется, о том, чтобы сбежать куда-нибудь из Москвы до похорон Артема, не могло быть и речи. А ехать домой пока было все-таки боязно. Поэтому с раннего утра я сидел у себя в кабинете, за неимением лучшего размышляя о вечном. Но ровно в 9.35 меня от этого занятия оторвал первый звонок. А в десять с копейками явился и первый посетитель. Потом пошло-поехало, и их в этот день навалило столько, что на втором десятке я бросил считать.

Но раньше всех был звонок Аржанцева.

— Ты хоть представляешь себе, что наделал? — патетически вопросил он. — Какую кашу заварил?

Из дальнейших слов автомобильного сыщика нарисовалась такая картина. Как только начался рабочий день, у его начальника сразу зазвонил телефон. Сперва с ним пожелали побеседовать из городской прокуратуры. Потом из МУРа. Затем из Управления по борьбе с организованной преступностью. Среди последующих интересантов стоило выделить: помощника генерального прокурора, вице-мэра Москвы и зам. министра внутренних дел. После того как позвонили из контрразведки, начальник неожиданно сказался больным, объявил, что уезжает в поликлинику на процедуры, а отвечать на звонки посадил — кого? Правильно, Аржанцева!

У меня мелькнула садистская мысль посоветовать ему в таком случае не занимать попусту телефон, но я сдержался. Отделу розыска ГАИ сейчас действительно трудно было позавидовать: вряд ли они могли по данному делу отрапортовать своим высоким собеседникам о каких-либо новостях, кроме почерпнутых из утренних газет. Правда, мстительная Мнемозина, не успокоившись, выкинула из закоулков памяти подзабытого уже было «мудилу-мученика», каковым меня однажды презрительно наградили. Тут же кстати вспомнилось и ироническое предложение «поработать до кровавых мозолей», с которым мне вручался ящик, полный тех самых «висяков», с чего, собственно, все началось. Язык так и чесался в ответ на все эти жалобы прочесть небольшую назидательную лекцию, с высоты своего триумфа этак небрежно-торжествующе кинуть вниз пару-тройку полезных советов. Например, в следующий раз подходить к розыску как к процессу творческому. Стараться мыслить аналитически. Короче, чего там: шибче работать мозгами. Но я сказал себе, что пинать побежденных, да еще и униженных, это неинтеллигентно, и, весьма гордый собой, снова удержался от сарказма. В этот раз как нельзя вовремя. Потому что Аржанцев под конец разговора вдруг вывернул на совершенно неожиданный вывод:

— Так что, писатель, выражаю тебе благодарность от имени нашего отдела, — объявил он, радостно хихикнув. И пояснил: — Теперь как пить дать все наши «висяки» передадут в РУОП или в ФСК. Эх, знали в раньше, сами бы их туда спихнули...

Гордыня — смертный грех, смиренно думал я, медленно опуская трубку на аппарат. А грех наказуем. Фейсом об тейбл, как сказала бы аа-ба-жающая мое творчество и вообще фанатеющая от нашей газеты девочка Тина. Как это там? Не суровость, но неотвратимость.

Бодрое хихиканье рябого сыскаря прямо давало понять, что истинное служение Отечеству состоит отнюдь не в том, чтобы быть в каждой бочке затычкой. А в том, что каждый должен заниматься своим делом. Они, значит, знай раньше, сами спихнули бы. А я, выходит, знал и не спихнул...

Своим ли делом я занимаюсь?

Или не греши, или не кайся, как любил говорить Артем. (Господи, теперь уже любил — и как быстро я к этому привык! Нет, найдем пока какую-нибудь другую словесную форму — по любимому выражению Артема.) Впрочем, на покаяние и прочие рефлексии мне просто не оставили времени. Едва я положил трубку городского телефона, как зазвонил внутренний. Нелли сообщала, что ко мне пробивается какой-то, судя по голосу, пожилой господин, уверяет, что по крайне важному делу, связанному с сегодняшней публикацией.

— Что значит «пробивается»? — без всякого энтузиазма попросил уточнить я. — Откуда он звонит?

— Снизу, из бюро пропусков, — ответила Нелли. — Твердит, что никуда не уйдет, пока не увидит лично тебя.

— Запускай, — согласился я со вздохом.

Первой в моем кабинете появилась обширная лысина. Не лицо, не даже какая-нибудь часть туловища, а именно бокастая и округлая, как дыня «колхозница», пятнисто-коричневая от времени лысина, обладатель которой двигался вслед за ней, согнувшись глаголем, словно высматривал что-то на моем полу. Оказавшись посреди комнаты, он туда-сюда повел этой защитного цвета плешью, словно отыскивая боевую цель, в результате уставил лысину прямо на меня и для начала потребовал идентификации моей личности. Визитер шепелявил, как старая заезженная пластинка, поэтому выглядело это так:

— Вы и ешть тот шамый Машшимов?