Не верь зеркалам

– Не получится спихнуть на психически больного человека, – ответила Варвара. – Кожу с лица снимали очень тонким ножом. Таким, каким пользуются постижеры, когда делают парики. Вы же парики хорошо умеете делать? Рука твердая, не дрогнула, когда срезали кожу и резали горло. Уверена: в вашей комнате найдутся и парик блондинки, и кожаная маска. Пристроили их на болванки для париков?

– Зачем мне это?

– Затем, что это вы сорок лет назад оболгали Риту Алябину, – Варвара следила, как Зоя не совладала с лицом. – Вы ненавидели ее за талант и богатых родителей. Вы написали донос. А потом жили с этим. Даже дочку Доброниной назвали в честь Риты. Чтобы оправдаться за ее смерть. Вы же не думали, что так кончится. Всего лишь выполнили гражданский долг: сообщили куда следует. О том, чего не было… А потом сфотографировали пять счастливых девушек: Крайкову, Лягочеву, Добронину и с ними Алябину и Мрачевскую. Они еще не знали, что их ждет… Это же вы сделали ту самую фотографию, Зоя?

– Я не помню.

– Вы. Иначе не стали бы рвать ее на кусочки и подкладывать Крайковой и Лягочевой.

– Какая разница? Никто ничего не вспомнит.

– Вспомнит Ольга Мрачевская. Она не погибла, хотя вы следили по видео за ее смертью. Ольга сыграла смерть. Ведь в шприце была глюкоза… Мы успели поменять. И здесь у вас ничего не вышло… Ольга жива и даст показания.

Зоя опустила руку в карман. И вдруг резко выкинула. Пальцы сжимали крохотный ножик, каким постижеры делают тамбуровку волос для парика. Кривое лезвие должно было полоснуть точно. Варвара не успела среагировать. Ножик замер на вздохе от ее горла.

Игнатьев сжал мертвой хваткой и выкручивал руку. Зоя согнулась до пола. Она молчала. Улыбалась.

– Опять самодеятельность… Сколько раз вас спасать, товарищ Ванзарова?

Варвара моргнула, стараясь не думать, что могло случиться.

– Спасибо, – сдавленно пробормотала она. – Пора спасать других.

55

Оперативники вывели из кладовой, где хранились мешки со льдом, Элизабет. Девушка дрожала, но была жива и невредима. В каком-то смысле счастье: замерзнуть по такой жаре. Медсен обняла, прижала и не могла ее отпустить. Зарылась лицом в ее волосы. Так бывает, когда у матери настоящая любовь.

– Варвара, милая, я не знаю, как вас благодарить, – оторвавшись от темечка дочери, сказала она.

– У меня к вам будет небольшой разговор, Ольга, подождите здесь…

– Конечно… Элизабет, почему ты не благодаришь свою спасительницу? Как тебе не стыдно, may darling!

– Благодарю вас, мисс Ванзарова, за то участие, которое вы приняли в моей судьбе…

Вот что смущало Ладу: русская американка говорила так, как в Петербурге не говорили лет сто двадцать, со времен империи. Наверное, пьес классических перечитала… Или мать научила? А голос глубокий, волнующий. Дар для трагической актрисы.

Варвара кивнула и вошла в гостиную.

Врачи «Скорой» занимались женщиной в кресле. Поставили капельницу, делали массаж ног, фельдшер замерял давление. Она откинула голову, дышала глубоко и свободно. Черный платок валялся в ногах. Под ним оказался ежик коротких волос. Подстрижена нарочно грубо. Как в наказание.

Подойдя, Варвара наклонилась. Не из почтения, а чтобы женщина видела ее лицо.

– Таисия Федоровна, вы уже можете говорить?

Раздался стон, похожий на «да».

– Простите, что так долго не узнавала вас, – сказала Варвара. – Вас мучили не только вашими фильмами на всю громкость, но и кормили одной овсянкой. Вы ее ненавидите? Я поняла… Почему?… Салфетка была в ошметках каши, будто вас кормили насильно… Но слово я сдержала: вас спасла… Мне поближе наклониться?

Варвара наклонилась.

– Спаси… бо… те… бе… девонька… спас… ла… дуру… ста… рую… я… у… тебя… в… долгу… то… что… обеща… ла… она… то… полу… чишь…

Силы кончились. Добронина закрыла глаза. Врач выругал и потребовал не мешать реабилитации. Варвара коснулась чуть теплых пальцев и отошла в сторону. Но не могла не признать: как точно дочь копировала интонации и манеры матери. Идеально точно. Настоящий талант.

В комнатах работала следственная бригада, Игнатьев давал команды. Без остатка поглощен делом.

Варвара вышла в коридор.

Медсен что-то тихо выговаривала дочери. Наверное, учила уму-разуму: девушке в ее возрасте нельзя быть такой доверчивой, садиться в такси с незнакомой доброй женщиной, даже если она обещает отвезти к подругам. Нравоучения прекратились.

– Моя милая, чем я могу вам помочь? – Ольга приветливо улыбалась.

Попросив Элизабет прогуляться в Таврическом саду, Варвара отвела Медсен к зеркалу, где их никто не мог подслушать, потому что они были на виду.

– Вы получили мое вчерашнее письмо?

– Да, конечно…

– Почему не отреагировали на то, что я написал про Риту Алябину?

Медсен опустила глаза.

– Что я должна была сделать?

– Сказать правду.

– Какую правду, милая? Прошло сорок лет… Все забыто. Все в прошлом.

– Иногда прошлое возвращается, – сказала Варвара. – В виде призраков. Почему умолчали, что общаетесь с Зоей?

Раздался тяжкий вздох глубоко виноватой дамы.

– Она попросила держать в тайне.

– Заглядывали в диван в своем номере?

– Что за глупости! Зачем?