Не верь

— Я передаю ключ твоим друзьям, — и он отдал его старшему из посетителей. Задержанный прекрасно сознавал, что ему куда выгоднее остаться до прихода руководства в милиции: лучше во всем признаться, чем следовать за Ибрагимовым. Вряд ли за него внесли залог, к тому же ему еще не предъявлено никакого обвинения.

— У тебя оклад большой, старлей? — неожиданно поинтересовался Шумилин заработной платой Зубчикова.

— При чем тут мой заработок? — отразилось недоумение на лице стража порядка.

— А при том. Сдается мне, что бедствуешь на государственном обеспечении. Залог ночью могли внести только в твой личный карман.

— Забирайте его отсюда скорее, — поторопил Виктор Николаевич. Но не так-то легко справиться со спортсменом.

— Я требую встречи с начальством, — отскочил назад Виталик и смел в сторону щуплого старлея. Рама и двое подручных кинулись к нему. Даже в наручниках парень оказал отчаянное сопротивление. Роману он нанес удар ногой в пах, тот согнулся и тихо застонал. Затем рванулся навстречу второму и ударил его лбом в переносицу, тот отлетел к стене и схватился за разбитый нос. Третий успел заскочить сзади и обхватить туловище прыткого парня. Но все решила резиновая дубинка, которой Зубчиков несколько раз ударил по голове Шумилина. Он бил до тех пор, пока задержанный не свалился без чувств.

— Ну и кадр попался, — перевел, наконец, дух старший лейтенант. — Ночью с ним намучился и утром покоя нет.

В стороне приседал Рама и понемногу приходил в себя, у стены — один из его подручных.

— Ничего, — выпрямился Роман, — не таких ломали, — и пнул бесчувственное тело.

Виталика волокли по коридору, а Зубчиков заглянул в одну из комнат отдыха, и вовремя.

— Что там у тебя за шум? — спросил дежурный, которого он подменял по собственной инициативе.

— Да отец сыну ремня всыпал, — отшутился Зубчиков. Он занял такую позицию, что мешал коллеге не только выйти из комнаты, но и выглянуть в коридор. — А твой шалопай в каком классе учится?

— Он еще в детский садик ходит. Но такой дереза, вертун.

— Не воспитывает отец сына? — догадался Виктор Николаевич, что затронул излюбленную тему сослуживца.

— Да что он понимает в три с половиной годика? Говорят, что японцы своим детям до пяти лет абсолютно все разрешают.

— Я тоже слышал, — поддакнул собеседник, которому было выгодно потянуть время.

— Послушай, что мой выкинул в два года десять месяцев.

— Ну и что же он выкинул? — проявил заинтересованность старший лейтенант. Лейтенант же уже совершенно забыл, что находится на дежурстве. А крепкому сну старшины, беззаботно похрапывающему на топчане, оставалось только позавидовать.

— С двух лет десяти месяцев, — начал дежурный, — мы его как раз и определили в детский садик — «Теремок». Великолепный, красивый садик, прекрасный персонал, воспитательница попалась — душа. Так вот: ей за пятьдесят, а моему трех нет, — в который раз повторился рассказчик. — Улавливаешь разницу? — Зубчиков усердно кивал головой. — Дома его баловали, поэтому он сам ни одеваться, ни обуваться не умел. Пробовал, но у него не получалось, и тогда психовал. Даже сандалики не на ту ногу натягивал. Но, как говорится, лафа закончилась. В садике нет папки с мамкой, а воспитательница с нянечкой два десятка сорванцов не в состоянии собрать на улицу. Одеваться, обуваться самих заставляют — к самостоятельности приучают. А мой не может. Ну, воспитательница давай его учить застегивать ремешки. Он один раз попробовал, второй — не получается. И такое выдал!

— И что же он выдал? — слушал вполуха Виктор Николаевич.

— А то, — засмеялся коллега. — Моя ребенка забирать приходит, а та ей говорит, что нужно учить мальчика разговаривать. А он, хочешь верь, хочешь нет, говорит чисто, внятно, лучше всех в группе.

«Если мой не умеет разговаривать…» — упрекнула было жена.

«Я не чистоту речи имею в виду».

А у самой глазки смеются. И повторила реплику сына, которую тот выдал, когда его учили обуваться:

«Чтоб ты провалилась, сука, детей мучаешь».

— Так и сказал?

— Слово в слово. Ну не шельмец?! — Он не осуждал сына, а наоборот, даже гордился его поступком. Зубчиков улыбнулся, но его скупая улыбка бледно смотрелась в сравнении с сияющим лицом счастливого отца малолетнего хулигана. — А вот еще один случай, — обрадовался, что нашел слушателя, лейтенант.

— В другой раз, в другой раз, — запротестовал Зубчиков. Уже давно стих шум моторов отъезжающих автомобилей, и дослушал до конца историю Виктор Николаевич лишь из вежливости. Не исключено, что перестраховался. Но времени прошло уже более чем достаточно. — Не забывай, что ты на дежурстве, — напомнил он о служебных обязанностях лейтенанту.

— Вообще-то, очередь помощника. Но я вроде выспался, пусть старшина сны досматривает. Идем, провожу.

Когда-то молодой офицер милиции, со своим пониманием порядочности, чести и совести, сегодняшнюю ночь теперь считал удачной. И угрызения совести его уже не мучили, и за судьбу парня, возможно и не преступника, не переживал.