Двери с бешеной скоростью вылетали, как только я пробегал мимо, ударяясь друг о друга и разлетаясь в щепки. Я снова ощутил, как с обеих сторон от меня движется что-то огромное, пробивая стены, бежит сквозь комнаты вместе со мной, разрушая все на своем пути. Все рушилось за спиной, все превращалось в груду камней и дерева, помятое железо. Все исчезало.
Стены рушились, обнажая огромное, пустое и темное пространство за ними, где и были собраны все комнаты. Я бежал мимо сотни новых дверей, как вдруг огромная трещина прошлась поперек моего пути, и весь коридор медленно начал падать, переламываться, перемалываться, крошиться на сотни мельчайших частиц, плавающих в пространстве, кружить, как в мясорубке.
Я остановился, пока стены и потолок вокруг меня падали и медленно парили в черной бесконечной невесомости. Остался только я и дорога, которой я пришел – все остальное кануло в бесконечность, в темную материю, не имеющую в себе ничего, но в то же время являющей собой абсолютно все.
Я добрался до места, я был в пункте назначения, я стоял над пропастью, куда мне следует упасть, в безграничную пустоту, в мир без жалких и ограниченных мыслей, в мир без слов, соединенных в предложения. Не в мой мир, не в чужой – во все миры сразу, во все возможные их вариации, во все, что могло быть, во все, что могло случиться, во все, что не случилось. В абсолютное все, живущее в каждом из нас, но ограниченное жизнью, восприятием, представлениями, нелепыми понятиями, названиями и прочей несущественной человеческой чепухой.
Все мои мыли, все мои знания, все мои страхи, чувства, воспоминания – все это затерялось в безграничной, неподдающейся описанию пустоте, все это так ничтожно мало по сравнению с ней, все это так ограничено.
Я сидел у обрыва, не решаясь сделать шаг. Я боялся, меня пугала ее безграничность, я не мог постичь всех ее истинных размеров, потому что их у нее не было, ее нельзя было свести к чему-то одному, как это делают люди, она была всем. Отдаться ей – значило навсегда забыть о мире, в котором я живу, умереть для него, потерять с ним последнюю связь. Значило перестать мыслить, перестать быть собой, слиться со всем сущим, стать всем, а точнее, перестать существовать.
Я не мог решиться. Что-то держало меня у самого края, меня завораживала эта пустота, это ощущение близости чего-то поистине огромного. Меня держала радость наблюдения, которая исчезнет, как только я стану частью чего-то.
Пустыня
В пустыне не так много воды, скажу я вам. Этого не поймешь по-настоящему, пока не пробудешь в ней хотя бы восемь часов без единой капли во рту. Все это при том, что нужно идти, не останавливаясь, перекатываться с дюны на дюну, в надежде отыскать если не город, то хоть колодец или, в крайнем случае, караван.
К счастью, уже как час я вижу перед собой неясные очертания чего-то большого, напоминающего целый город серых и однотипных высоток. Понимаю, что в пустыне высотки – еще большая редкость, чем вода, но все же я уверен, что это не мираж.
Странно то, что сколько бы я ни шел, они не прекращают расти, но все же остаются вдалеке. Неужели они такие огромные?
Похоже, так оно и есть. Через час они выросли до моих размеров, еще через два уже превышали в размерах небольшой дом, через следующие два они казались мне бесконечно высокими, притом, что путь до них достаточно долгий.
Сейчас уже было ясно, что это вовсе не городские высотки, а просто-напросто огромные бетонные колонны без окон и вообще чего-либо – голые серые цилиндры, растущие из земли, как тростник, вот и все. С моим приближением нарастал и какой-то шум, басистый, протяжный гул. Когда я подошел совсем близко и мог коснуться холодной поверхности колонн и почувствовать их легкую вибрацию, я отлично различал этот звук.
Это были барабанные удары, спокойные, размеренные, глухие. Они эхом отскакивали от колонн и разносились по всей этой территории. Возможно, когда-то давно здесь и правда стучали барабаны, но они ушли, а эхо от них все еще бродит здесь, как в клетке, не в силах освободиться. Может, эти колонны и есть тюрьма для звука: куда бы он не направился, в какую бы сторону не отскочил – везде он встречает на пути эту мощную конструкцию и снова вынужден оттолкнуться от нее, чтобы врезаться в другую.
Воды здесь не было, только песок и бетон. Мне нужно идти дальше, долго я не протяну. Огромные тени падали на землю, в них было холодно, а на свету жарко. Я старался чередовать эти явления, чтобы не сгореть и не замерзнуть. Глупо будет замерзнуть в пустыне.
Я шел долго и утомительно, но, наконец, выбрался из леса бетонных колонн. Вдалеке виднелись скалы, острые, как копья, направленные прямо на меня. Терять нечего, а это хорошо – можно упасть и умереть прямо сейчас, и никто тебя не осудит, никто не посмотрит на тебя с упреком, да и грустить по мне некому. Но все-таки я иду, надежда есть, пока ноги идут, а разум не затуманен.
Я никогда не видел миражей, мне всегда было интересно увидеть их, узнать, что это, поэтому я и здесь, но, как на зло, мне не представилось увидеть ни одного из них.