Не вижу зла

Ответ пришел быстрее, чем он рассчитывал. Зато он оказался таким, какого Джек никак не мог ожидать.

В выходные дни Джек отдохнул, немного покатался в заливе на лодке с Тео, поработал в саду. При этом он никак не мог отделаться от мысли, что его жизнь могла бы сложиться совершенно иначе. Поначалу он испытывал к Джесси Меррилл просто физическое влечение. Она была настоящей красавицей, отнюдь не ханжа, да и имидж плохой девочки был по большей части всего лишь игрой. Она была ничуть не глупее тех женщин, с которыми Джек встречался в юридической школе, и если ее впечатляющие знания включали и то, как доставлять удовольствие мужчинам, то кто он был такой, чтобы упрекать ее в этом? К несчастью, ему и в голову не приходило, что она могла оказаться «той самой, единственной», до тех пор пока она не процитировала ему освященную временем тираду на тему: «Я тебя недостойна, надеюсь, мы останемся друзьями». Джек отдал бы все на свете, чтобы вернуть ее. Через пять месяцев, когда она действительновернулась, Джек уже без памяти влюбился в Синди Пейдж, девушку своей мечты, свою будущую невесту, женщину, с которой он в конце концов развелся и больше не разговаривал. Джесси благоразумно и великодушно отошла в сторону, пожелав ему счастья и ни словом не обмолвившись о том, что носит его ребенка.

Как все могло бы повернуться, не встреть он Синди? Поженились бы они с Джесси? Сумела бы тогда Джесси избежать тех жизненных передряг, которые стали причиной ее смерти в столь молодом возрасте? Вероятно, тогда у Джека был бы сейчас сын, которого он брал бы с собой на бейсбол или на рыбалку, оберегая от развращающего влияния дядюшки Тео. К вечеру воскресенья Джек создал в своем воображении волшебный маленький мирок, в котором они втроем жили счастливо, и образ сына стоял у него перед глазами, как будто все было так на самом деле – он чувствовал звук его голоса, запах волос, худенькие ручки десятилетнего мальчика, обнимающие его, когда они вдвоем барахтались на полу.

Потом наступило утро и раздался телефонный звонок из окружной прокуратуры, напомнив ему, что в этом мире ничто не совершенно.

– Сын Линдси Харт страдает глухотой, – объявил Джерри Шафетц.

Джек едва не лишился дара речи, и его хватило лишь на то, чтобы пробормотать очевидное:

– Вот почему он не слышал выстрела.

– Вот почему он ничего не слышит, – подытожил прокурор.

Джерри продолжал что-то говорить, и Джек крепче стиснул телефонную трубку, боясь, что она выпадет у него из рук. Он наверняка попробовал бы выудить у Джерри дополнительные сведения и даже смог бы продержать его у телефона до самого утра, если бы его мальчик был всего лишь очередным мальчишкой. Но обстоятельства не дали Джеку возможности сделать вид, будто ему все равно. Его связь с сыном Линдси Харт ни в коем случае не должна была стать известной Джерри и остальному миру. Он не мог позволить себе допустить оплошность.

– Джерри, я тебе крайне признателен за услугу.

– Означает ли это, что ты не собираешься защищать ее?

– Я должен поразмыслить об этом.

– Но ты сказал…

– Я знаю. Извини, но я должен бежать.

Казалось, телефонная трубка весила добрый центнер, когда он опустил ее на рычаг. Он подошел к окну в кухне и уставился на залив Бискейн, [2]наблюдая в тишине за тем, как теплый юго-восточный бриз гонит к берегу бесконечную череду волн, с негромким плеском накатывающихся на волнорез. Они не олицетворяли собой всесокрушающую мощь природы, не представляли зрелище, способное вселить в душу страх и трепет. Но они были вечными в своей бесконечности, неустанными и непрекращающимися, подобно эмоциям, которые бурлили в душе Джека.