Я даже глядеть ничего не собиралась. Просто когда Макс положил меня обратно в постель, начала гладить его пах поверх трусов. И удовлетворенно улыбнулась, почувствовав, как его член постепенно твердеет.
— И кто из нас извращенец? — спросил Юрьевский тихо, сдергивая с меня трусики и стаскивая майку, в которых я спала.
— Ты, — прошептала я, чуть приподнялась и поцеловала Макса в губы. — Я просто заразилась.
— Ах, вот как. Понятно…
Он сбросил теперь уже свои трусы, развёл мои ноги в стороны и начал ласкать своим членом. Обводил им чувствительный бугорок, оглаживал вход в меня, спускался ниже, к попке…
Я постанывала абсолютно порочным голосом, раздвигала ноги как можно шире, а потом и вовсе положила их на его плечи. А он всё не торопился, всё терся об меня своей горячей и бархатистой плотью, и я нетерпеливо поводила бёдрами, стремясь нанизаться на Макса самостоятельно. В такие моменты он чуть погружался в меня — но потом вновь выходил.
Я чувствовала, что ужасно мокрая. Безумно мокрая. И Юрьевский подтвердил это, прошептав:
— Столько смазки, Светик… Какая же ты…
— Какая? — спросила я, но он не ответил — вдруг резко опустился на меня, пронзив моё тело своим, и я охнула от острых и почти болезненных ощущений. Макс вжался в меня, прижал мои ноги к своим плечам и моей груди, и начал двигаться.
Обычно он сразу стартовал с полной скорости, но теперь почему-то сдерживался, медленно выходя из меня, а затем вновь медленно возвращаясь обратно.
Это была настоящая пытка. Но такая сладкая, что я и помыслить не могла о том, чтобы поторопить его…
А Макс между тем просунул руку между нашими телами и пальцем начал ласкать клитор.
— Нравится, Светик? — шепнул он, вдруг застыв во мне на полной глубине.
— Да, — выдохнула я резко и как-то полузадушенно. — Ты… не останавливайся…
— Не буду, милая.
«Милая»… От одного этого слова меня уже пронзил оргазм, а когда Макс ещё и ускорился, наконец набирая привычную себе скорость, и хрипло застонал мне в ухо — вот тут я и увидела звёзды. Много-много звёзд…
И мне почему-то показалось, что он тоже.
А утром я проснулась от очередного приступа тошноты. Вся еда, которую я в экстазе проглотила ночью, просилась наружу и ворочалась в моём желудке, словно живая змея.
Макс спал, и я не стала его будить. Выскользнула из кровати и тихонько прошла в ванную.
Там я поглядела на свою бледную физиономию в зеркале и вдруг задумалась.
Нет, не может быть. Это просто нелепо.
Я ведь так и не вылечилась.
Я совершенно не помнила, когда у меня прошли последние месячные, поэтому мне было сложно сказать, есть задержка или нет. Но это и не важно.
Желудок вновь закрутило, и я склонилась над унитазом. Примерно три года назад, когда я ещё не знала, насколько у меня всё печально по женской части, один раз я думала, что беременна. Была задержка, меня тошнило, я стала больше есть, даже грудь болела и увеличилась. А потом оказалось, что это ложные симптомы и никакой беременности нет. И быть не может.
Но тогда я страшно хотела ребёнка, очень хотела. А сейчас-то что?!
Кстати. Я пощупала грудь. Чуть-чуть побаливает, да, но может, это от не прошедших синяков?..
Я включила воду, умыла лицо — стало чуть легче. Нет, это ерунда, Светка. Не стоит того, чтобы переживать или просить Макса срочно ехать в аптеку. Сколько раз за эти годы ты покупала себе тесты на беременность, ты хоть помнишь? На беременность, на овуляцию. Они всегда были отрицательными. Всегда.
И сейчас тоже так будет. Не стоит напрасно надеяться, с замиранием сердца прислушиваясь к своему организму. Чудес не бывает.
Это просто усталость и пережитый стресс. Всё пройдёт, Светик…
Чуть позже, когда мне стало намного лучше и проснулся Макс, я попросила у него планшет. Свой смартфон я оставила дома, опасаясь звонка Андрея или Саши, и совершенно зря — я вдруг вспомнила, что накануне из Австралии вернулась моя подруга Оля, и мне захотелось ей написать в одной из соцсетей.
С Олей мы дружили ещё со школы. Она всегда была до ужаса меркантильной девочкой, мечтала выйти замуж за миллионера и уехать жить куда-нибудь, где вместо ёлок растут пальмы с кокосами и круглый год лето.
Миллионер Ольке не попался, зато попался художник, и она выскочила замуж в восемнадцать лет, а в девятнадцать уже развелась. Через два года подруга вновь вышла замуж — за абсолютно неизвестного музыканта, который, к тому же, после свадьбы решил жить за Олькин счёт. Она опять развелась и заявила мне тогда, что больше никаких мужей.
Олька работала в банке, деньги у неё водились, и довольно-таки приличные. Поэтому она если путешествовала, то долго и упорно, да и вообще жила в своё удовольствие. Постоянных отношений не заводила, но любовников у неё была целая куча.
Андрей никогда не понимал, почему я общаюсь с Олькой. Я и сама толком не понимала. И только теперь, узнав Макса, я врубилась, почему.
Она была как Юрьевский — честная и прямолинейная. Никогда не скрывала своих намерений, не обманывала, не врала. Говорила то, что думает — не всегда приятное, но правдивое. И мне это нравилось.
И теперь я ценила Ольку ещё больше, чем раньше…