(Не)военная тайна, или Выжить в тайге и не забеременеть

– Повторяю еще раз: званиями не здесь и не со мной меряйтесь. Ваша девочка, как вы сказали, давно уже выросла, если вы не заметили. Двадцать один год. И если вы хотели добиться того, чтобы с нее слетели розовые очки, когда отправили её в эту глушь, то я вас уверяю: у вас почти получилось. Только вот теперь настоятельно вас прошу: прекратите свое воспитание. Оно, как бы вам помягче сказать, запоздало.

– Да как ты…

– Что я? Как я смею? Смею, – я держался из последних сил, чтобы не закричать и не высказать этому самодуру все, что о нем думаю. Прижал телефон плотнее к лицу и почувствовал, как тот накалился. Весьма символично, словно дело было не в недавней зарядке, а волнах злости, исходящих от обоих говорящих.

– Надеюсь, ты хорошо подумал, – полушепотом проговорил мужчина, но мне даже напрягаться не пришлось, чтобы его услышать, настолько сильно я был сосредоточен на звонке.

– Лучше, чем когда-либо, – коротко бросил и нажал на отбой.

Самодур генеральский. Мне нужно было в город. Срочно надо было что-то решать. Написал Вике смску, чтобы она была готова через пятнадцать минут и ждала меня во дворе, а сам пошел умываться и переодеваться. Помощь рыжей одноклассницы сейчас была как нельзя кстати.

Глава 21 Телеграмма

– Товарищ, лейтенант, разрешите? – прокричал Праздников, появившийся на пороге.

– Да, Саша, чего кричишь-то так? – произнесла обессиленно, приложив пальцы к вискам. Голова болела с самого утра.

А все почему?

Потому что по ночам надо спать, а не думать о том, где же шарится твой мужчина, твой будущий муж, и почему он не звонит. Сегодня шел третий день, как Калинин уехал в отпуск. Я пыталась убедить себя, что если Роман до сих пор не позвонил, значит, на то была веская причина.

Но тогда становилось еще страшнее: а вдруг с ним что-то случилось? Он же в ночь должен был ехать по трассе больше чем пятьсот километров. В дороге случается всякое. На таких мыслях я пыталась заткнуть собственные идиотские домыслы куда подальше и успокоиться. Если бы что-то произошло, то мы бы на заставе узнали. Нам бы пришла хотя бы как минимум телеграмма. В очередной раз отогнав тревожные мысли, я с силой зажмурила глаза и, открыв их, перевела взгляд на Александра, по-прежнему стоящего в дверях.

– Там это, – замялся прапорщик, – вам телеграмма пришла.

Что?

Нет, нет – это все причуды моего воображения.

– П-про… – начала говорить, и голос пропал, мне показалось, что я закашлялась собственным дыханием. Разве такое возможно? – Что?

– На вас пришла телеграмма.

Не показалось? Что, что он?..

Стоп, Настя, дыши!

Телеграмма пришла на тебя, значит, ты опять все надумала. И как только я осознала, о чем говорил Праздников, меня прошибло холодным потом. А сердце, как у трусливого зайчонка, убежало в пятки.

Нет, только не это. Я закрыла глаза и часто-часто задышала. Схватила подлокотник стула и с силой его сжала. Мне нужна опора, хотя бы стул. Лишь бы не упасть, не провалиться в бездонную пропасть отчаяния.

Нет. Нет. Нет.

В моей голове взрывались петарды протеста, сердце стучало как сумасшедшее, а я сама, еле разлепив губы, с ледяным спокойствием произнесла:

– Перевод?

Иначе просто сорвусь, упаду в этот омут, черную дыру, которая уже оплела мои руки и ноги и тянула к себе. Оставался лишь подлокотник стула – как последняя надежда, как глоток чистого воздуха в помещении, отравленном ядовитым газом. Всего лишь пластмасса, которую я отчаянно сжимала, надеясь на спасение.

– Да, причем, ну…

– Что? – рыкнула на мужчину, сама того не заметив.

Я была не в состоянии что-то читать. Я вообще была не в состоянии уже третий день и теперь разваливалась на мелкие кусочки. Как та лошадка, в которую играют американские дети на праздниках. Её бьют, бьют палками, пока с нее не посыпятся подарки и конфетти на голову детишкам. Так и со мной: меня били, били собственные родители, и, кажется, именно сейчас с меня должно посыпаться то самое разноцветное конфетти.

– Приказано явиться к новому месту службы в течение недели. Это как-то странно, но…

Что говорил Праздников дальше, я уже не слушала, все его слова потонули в диком истерическом смехе. Моем смехе.

Отец знал. Он все знал.

Слегка пошатнувшись, я поднялась и, не видя того, что происходит кругом, направилась на звук голоса Александра. Тот по-прежнему что-то говорил, а я задыхалась. Расстегнула верхние пуговицы рубашки и схватилась за горло.

Обстоятельства душили меня сильнее, чем удавка. Почувствовав плечом мужчину, я его оттолкнула и вышла в коридор. По-прежнему ничего не видя, я схватилась за стену, измазанную побелкой, чтобы не упасть, чтобы найти выход из этого проклятого ада.

Шаг.

Еще шаг.

Еще три.

Еще десять.

Вот она, дверь.

Вырвалась наружу, спустилась с козырька и упала.

В снег, холода которого сейчас совсем не ощущала.

Мне нечем было дышать, мне нечем было жить.