Не вошедшие в рай, или Поющие в терновнике

Давно уже Дрохеда не слышала так много детского смеха, шума. Давно уже никто не шалил. А этим летом в имении было многолюдно. Джастина отправила сюда своих четырнадцатилетних дочерей, у которых были каникулы в колледже. При том, что девочки были очень Похожи внешне, с возрастом стало все более сильно проявляться различие в характерах сестер Если Элен была непоседливой, вздорной, взбалмошной девушкой, которая постепенно превращалась в рыжеволосую молодую женщину, похожую на Джастину, и, к слову сказать, очень симпатичную, то, в противоположность ей, Барбара росла спокойной, и даже задумчивой. Она предпочитала уединение, любила помолчать. Очень часто родственники видели, как она сидит где-нибудь в одиночестве в саду и наблюдает за птицами, насекомыми, или просто смотрит куда-нибудь в одну точку, глубоко погрузившись в какие-то свои мысли, или читает какой-нибудь толстый фолиант. В чтении девочки также отличались. Барбара предпочитала серьезную литературу, преимущественно английскую классику, хотя пробовала читать и русских, немецких и американских авторов конца прошлого и начала этого века. Элен же, в противоположность сестре, увлекалась «легким» чтивом. Она запоем проглатывала романы Стивена Кинга, Роберта Маккамона, Барбары Уэйн, Джевиллема ван де Ветеринга, Джекки Коллинза и Дэвида Зельцера. Подобная литература служила ей пищей для ума, что, конечно, Джастина не очень одобряла, хотя и старалась не оказывать на девочку давления. Кроме того, две недели назад родила сына жена Джимса, и в доме то и дело раздавался яростный рев младенца. Он был просто очаровательным. Обычно в этом возрасте дети предпочитают все время спать. Он же таращил на всех огромные любопытные глазенки и постоянно заявлял о себе, не давая ни на минуту забыть о своем существовании. Мэри была очень счастлива оттого, что у них родился сын. Она с огромным наслаждением кормила его грудью, ласкала и практически все время проводила с малышом. А Джимс будто сошел с ума. К тому времени, когда читатель вернулся в Дрохеду, он уже немного успокоился, а в первую неделю он только и знал, что говорить о сыне. Постоянно боязливо; брал его на руки и любовался, словно перед ним был не обычный младенец, а какой-нибудь очень дорогой и редкий предмет антикварной старины. Он все никак не мог осознать, что это его сын, й иногда подходил и подолгу молча стоял у кроватки, вглядываясь,в маленькое розовое личико. А время от времени на него нападали приступы безудержного веселья. Он начинал смеяться по поводу и без повода и, словно молодой влюбленный, подхватывал Мэри и кружил ее по комнате. А она дурашливо отбивалась и, весело смеясь, говорила: — Потише, Джимс, ты разбудишь маленького. И все вокруг были в таком же приподнятом настроении. Лишь Пэтси иногда вдруг словно отгораживался от окружающих. Он очень радовался за Джимса и уже успел полюбить своего маленького племянника. Но ему становилось грустно, что его Анджела никак не могла забеременеть. Время от времени им овладевало мрачное настроение, и в такие дни он даже позволял себе выпить рюмку-другую. Джимс ходил и беспрестанно твердил, что это все из-за него. Что он просто все так же не способен зачать ребенка. Но его старались побыстрее отвлечь от подобных мыслей. Мэри говорила ему: — Не расстраивайся, Пэтси. Поверь мне, через год, а то и раньше, и у вас с Анджелой родится чудесный маленький человечек. — Эх, многое бы я отдал, лишь бы ты оказалась права, Мэри, — говорил он, тяжело вздыхая. А Мэгги была просто без ума от маленького. Она обожала его и иногда вспоминала слова, которые сказала когда-то, давным-давно: «Мы кончились пшиком». Но раздающийся из детской крик младенца теперь доказывал обратное. Этот ребенок являлся символом. Он был не просто ребенком, сыном ее брата, маленьким забавным существом. Он был продолжателем рода Клири. А надеяться на это уже давно перестали. И Мэгги была первая, кто подумал о том, что Клири на них и закончатся. Сейчас же, от присутствия внуков и племянника, она помолодела сразу на двадцать лет. Была весела, хлопотала по дому, и часто можно было слышать ее шутливое ворчание, когда она отчитывала за что-нибудь непоседливую Элен. С Барбарой все обстояло куда как просто. Девочка была очень спокойной и никому не доставляла никаких хлопот. Все дни она проводила в каком-нибудь, только ей известном укромном уголке, ее было не видно и не слышно. А если же Барбара не пряталась, то общение с ней доставляло окружающим одно удовольствие. Она росла скромной, вежливой, воспитанной девушкой. Больших планов относительно своего будущего Барбара не строила. И уже сейчас Мэгги, глядя на нее, думала, что ей уготована судьба матери большого семейства. А Элен, в отличие от сестры, постоянно ездила с мужчинами на выгоны, по полдня не слезала с лошади, ходила в брюках, всегда находила, что возразить на любые замечания, и против всего протестовала. Как-то за обедом она заявила: — Господи, как быстро кончаются каникулы. Скоро уже надо возвращаться в этот проклятый колледж. Я ненавижу его и с большим удовольствием сбежала бы оттуда. — Ну как же, дорогая? Чем же ты тогда думаешь заняться? Понятно, почему Джимс и Пэтси, в свое время, бросили учебу. Но они и звезд с неба не хватали, собирались жить здесь, в Дрохеде, и работать на земле. А что же ты будешь делать в городе? Ведь сейчас без образования вообще никуда невозможно устроиться, — сказала ей Мэгги, — Да ну, маразм, — ответила Элен. — Вообще, я считаю, что в колледже я только впустую трачу время. Я хотела бы поехать куда-нибудь учиться на художницу. В нашем идиотском учебном -заведении преподаватели говорят, что у меня огромный талант. — Ну, огромный или нет, это еще надо посмотреть. А ты уверена, что’ действительно хочешь быть художницей? Ведь это очень сложная профессия. И хорошо, если тебя впереди ожидает слава. Но может быть и так, что твоя карьера не сложится, и ты не будешь ничего зарабатывать, и тебя не будут покупать, и известной ты не станешь. Это очень тяжелый удар; а карьера художника, насколько я могу судить о подобных вещах, вообще зависит практически только от того, под счастливой ли звездой ты родилась. — Ну и что. Подумаешь. Тогда я буду рисовать для себя. Или буду зарабатывать преподаванием. Но, я думаю, такое вряд ли случится. А если и случится, то я все-таки не из бедной семьи. С голоду не помру, — фыркнув, заявила Элен, тряхнув головой. — Но не собираешься же ты всю жизнь сидеть на шее у родителей? Постепенно тебе станет стыдно. — Да о чем ты говоришь, бабушка? Я совершенно уверена, что меня ждет на этом поприще великолепное будущее. У меня масса возможностей. Я прославлюсь, меня узнает весь мир. Мои картины будут продаваться за огромные деньги, и во всем мире я буду устраивать свои выставки. — Да, дорогая, скромности тебе не занимать. Подобная уверенность, наверное, по-своему неплоха, но если бы она еще и была близка к истине... Я бы, на твоем месте, прежде, чем делать такие громкие заявления, сначала. все- таки поучилась бы и посмотрела бы, что из этого получится. — Не веришь, бабуля? Ну, ладно. Вот увидишь. Слава богу, ждать осталось не долго. Я написала родителям письмо, в котором сообщила, что в колледж возвращаться не собираюсь. Кстати, моя матушка в молодости тоже была далеко не «скаут-герлз», а стала классной актрисой. Так, болтая, Элен исхитрилась съесть до крошки свой обед, встала, громыхнув стулом, и, дурашливо поклонившись и поблагодарив за вкусную трапезу, нацепила на голову наушники и включила свой уокмен «Сони», с которым никогда не расставалась, так громко, что голос Элисон Майет стало слышно даже в соседней комнате. После этого, махнув приветственно рукой, умчалась на улицу. Через несколько минут все услышали удаляющийся дробный топот лошадиных копыт. — Господи, — сказал Джимс, — она носится на лошади как сумасшедшая. Не дай бог, конечно, но, по-моему, она когда-нибудь свернет себе шею. — Не волнуйся, Джимс, — сказала Мэгги. —