Не возвращайся

– Не знаю, стучала ли она.

– А мне плевать. Со свету сживу. Пусть не приходит в школу и дальше. Пусть знает, тварь, чем это для нее закончится.

Сам не понял, как шагнул на территорию школы опять, и как сучку эту за шиворот поднял на вытянутой руке, тоже не понял.

– Слушай сюда, дрянь малолетняя, орать можешь сколько угодно. К дочери моей подойдешь, я тебя лично закопаю. Живьем. Поняла? И ничего мне за это не будет. Видишь? – ткнул пальцем в свой шрам, – это меня санитары ловили, после того, как я кошек на деревьях, как елочные игрушки, развесил и кишки им выпустил, и у меня справка о невменяемости имеется. Так вот, хотя бы пальцем… я тебя вначале, как тех кошек, на дерево, а потом закопаю. Ясно?

Она быстро закивала, и я ко второй обернулся.

– Где она прячется, когда в школу не ходит, знаешь?

Вторая девчонка оказалась не накрашенная. Губы побледнели, подбородок дрожит. Вот-вот в штаны наделает. На меня смотрит расширенными глазами и быстро кивает.

– Знаю. Т-т-т-ам голубятня, заброшенная, дальше за садиком. Она в ней обычно сидит.

– Вот и ладненько.

Поставил стриженную на ноги. Вытащил из ее кармана сигареты, сунул себе в карман и зажигалку конфисковал.

– Курить будете в другом месте, тут увижу – жрать табак заставлю. Усекли?

Закивали теперь обе. Стриженная вообще дрожит, как осенний лист, и судорожно сглатывает. Ну вот и стухли, крутые вы наши.

– Валите отсюда, ссыкухи!

Пошел голубятню эту гребаную искать. Курю, и у самого руки дрожат. А она навстречу мне бредет. Рюкзак за собой тянет. Домой явно не торопится. Смотрит себе под ноги. Маленькая какая-то. Сжатая вся. По сравнению с этими, дите-дитем. Джинсы на коленках морщинами собрались, и пальто расстегнуто. Ветер волосы тоненькие треплет, в лицо ей швыряет. И мне чего-то так херово на душе стало. Пошел навстречу. Сигарету вышвырнул. Когда с ней поравнялся, рюкзак отобрал, она аж вздрогнула.

– Па…па.

И глаза огромные-преогромные, как в японском анимэ (О, я даже это знаю), и тоска в них вселенская.

– Маш, ты где была? Почему в школу не ходишь?

Тут же нахмурилась и взгляд отвела. Пошла вперед.

– Эй. Я с тобой разговариваю.

Молчит и все. Хоть тресни, молчит. И что мне с ней делать теперь?

– Маш, нельзя так. Я за тобой пришел, а тебя здесь с утра не было. Если мать узнает?

Ни слова. Идет листья пинает. Ножка маленькая в каких-то неоновых кроссовках, и у меня продолжает все внутри сжиматься. Я ее тоску прям кожей…

Так домой в тишине и явились. Она, как разделась, сразу к себе пошла и закрылась в комнате, а я на часы посмотрел. Выругался про себя и Алиску попросил рассказать, как к Жене на работу добраться. С мелкой средней разберемся завтра. Наведу я здесь порядок. Снежинке пока не скажу, что Маши в школе не было. Стукачей не особо жалуют. А мне казалось, что вот именно с Машей мне будет сложнее всего. Замкнутая она. Закрытая в себе. Не пробиться.

Ехал с мыслями этими всю дорогу, а потом опять крышу сорвало, как увидел жену свою с каким-то хмырем пузатым. Руками перед ней размахивает, веник свой тычет. Так и захотелось его мордой о капот приложить. Я даже точно знал, как – за затылок и хрясь, да так, чтоб нос свернуло. Черт. Что ж меня так скручивает, когда думаю, что кто-то у нее быть может. Адская эмоция. Перед глазами красные пятна расползаются. Пару дней ее знаю, а кажется мое отбирают. Притом настолько мое, что я обязан глотку этому козлу зубами рвать. Хмыря я-таки приложил, но не о капот, а с кулака. Ого! Я и драться умею. Притом не просто руками вертеть, как мельница, а наносить вполне отточенные удары в болевые точки. С ума сойти. И кем я был вообще? Откуда все это? И Снежинка явно не удивлена этим способностям. Злорадно оскалился, когда она ко мне бросилась, а не к нему. Сердце подпрыгнуло и начало о ребра ритм отбивать, да так, что дыхание перехватило, пока пальчиками своими висок трогала и платком кровь вытирала. Весь мир перестал существовать. Растворился и исчез. Я только в глаза ее зеленющие смотрю и понимаю, что я пропал. Нет меня. И не было никогда. И не будет без взгляда этого, без запаха, без прикосновений.