Вижу перед собой старушек, они сестры, сидят прислонившись друг к другу, как два сдувшихся шарика. Уже начало июня, но в Эдинбурге сильный ветер, и они одеты соответственно. На головах меховые шапки; твидовые пальто, изрядно поблекшие от времени, застегнуты на все пуговицы. Агнес на три года старше сестры, она здесь частая гостья и моя любимица. Сестра ее, сама в чем только дух держится, пытается помочь ей встать, но ноги Агнес не слушаются, и она снова падает на стул. Иду к ней, какой-то мужчина справа заходится в отчаянном кашле, за ним начинают кашлять еще несколько пациентов. Слева кто-то непрерывно чихает.
— Продувают инструменты, — говорит Агнес, глядя на меня снизу вверх и выгнув шею под каким-то немыслимым углом.
Протягиваю руку, она хватается за нее. Пальцы заскорузлые и кривые, холодные и сухие, как пергамент. У нее артрит, она еле ходит, хромает на обе ноги, но все хорохорится, чувство юмора и интерес к жизни все еще при ней. Помогаю ей принять вертикальное положение, и, креп ко вцепившись мне в руку, она ковыляет рядом.
— Вперед, на прорыв! — с таким жизнерадостным возгласом она входит в кабинет, и мы начинаем беседу.
Выясняется, что обезболивающее, которое я ей прописала, уже почти не действует, и я поднимаю дозу до максимума.
— Только ни в коем случае не принимайте с алкоголем.
— Что вы, что вы, доктор. Впрочем, внучок привез мне из Блэк-Айла бутылочку настоящего шотландского виски. Темное такое, крепкое. Удивительная вещь! Принимаю только по пятницам, по рюмочке, чтобы подольше хватило. Думаю растянуть до Рождества.
— Вашей умеренности можно позавидовать, — отзываюсь я, помогая ей вернуться в приемную. — Если бы все мои пациенты брали с вас пример.
Провожаю пожилых дам до двери, вызываю следующего, шестнадцатилетнюю Тесс Уильямсон. Она совсем маленькая, кругленькая, волосы в беспорядке, глаза усталые.
— Ну, Тесс, чем могу помочь?
На экране передо мной ее история болезни, я вижу, что обычно Тесс принимает Лейла, и месяц назад она прописала Тесс противозачаточные пилюли.
— Ты, кажется, у меня в первый раз?
— Да, меня обычно принимала доктор Кэмпбелл.
Мне известно, что сегодня у Лейлы народу немного. Интересно, с какой это стати девочка записалась ко мне. Из этих юнцов порой приходится чуть не клещами вытягивать суть проблемы. Даю ей несколько секунд подумать перед тем, как начать задавать вопросы. У меня на рабочем столе стоит стеклянное украшение, подарок от фармацевтической фирмы. Тесс берет его, вертит в руках, смотрит, как похожие на слезинки шарики скользят сквозь отверстие и меняют свои очертания. Она смотрит, словно в трансе, потом переворачивает безделушку, и все начинается снова.
— Ну, так чем я могу тебе помочь, Тесс? — повторяю я на этот раз немного тверже.
— Ммм… Понимаете…
Она снова замолкает, ставит стекляшку на стол и признается, что при мочеиспускании чувствует боль. Задаю еще несколько вопросов. Она отвечает как по писаному, а это уже вызывает некоторое подозрение. В наше время информация доступна, и пациенты частенько сверяют свои симптомы с тем, что есть в Интернете, и в результате сообщают о таких симптомах, которых иначе они бы не заметили.
Достаю из шкафа пластиковую бутылочку, пишу на ней ее имя.
— Ты не могла бы сдать мочу на анализ?
— На анализ?
— Ну да. Мочу. На анализ.
— Хорошо. — Она берет бутылочку. — А где тут туалет?
— В конце коридора. Последняя дверь направо.
Пока девочки нет, перечитываю ее историю болезни, пытаюсь разобраться, какие причины, медицинского или социального характера, могли вызвать недомогание. Ничего интересного не нахожу, с семьей ее я незнакома. Она возвращается, я заполняю форму и кладу ее вместе с бутылочкой в ящик для отправки на анализ.
— Результат получим дней через пять, не позже, — говорю я. — Но если хочешь, пропишу тебе антибиотик широкого спектра действия.
— Нет-нет, не надо, — мотает головой Тесс. — Я подожду.
Во мне крепнет уверенность, что она недоговаривает. Больные циститом не склонны отвергать лекарства. Всякий раз, пытаясь пописать, они испытывают адские муки, кажется, будто вместе с мочой выходит битое стекло.
Поворачиваюсь в кресле, гляжу на нее. Хочу успокоить, хочу дать понять, что я в ее распоряжении столько, сколько понадобится, и вдруг вижу на коленях ее крепко сжатые кулачки.
— А еще на что жалуешься? — спрашиваю я.
— Что? — Она смотрит на меня настороженно.
— Может, хочешь сказать что-то еще?
— О чем это?
— Ну, допустим… — Я снова гляжу на экран. — Вот тут написано, что месяц назад тебе прописали противозачаточные пилюли.
— Да, — отвечает она и краснеет. — Может, от них мне больно писать?
— Нет, конечно, это не от пилюль. Но вот от секса может быть. Как побочный эффект. Когда-то это недомогание называли циститом медового месяца, еще в те времена, когда женщины выходили замуж девственницами.
Улыбаюсь, давая понять: я вовсе не осуждаю ее. Сейчас многие девочки уже в шестнадцать лет ведут активную половую жизнь, и я отношусь к этому с пониманием. Это их собственный выбор, никто не принуждает их к этому.
— Ты ведь регулярно принимаешь эти таблетки?
— Да.