В руках Фай несла подставку с шестью шотами, при помощи врожденного чувства равновесия даже ничего не расплескивая. Лекс улыбнулся, а потом застыл в притворном изумлении.
– Фай, ало, где апельсины? Ты чего, в склероз впадаешь?
– У них не было ни апельсинов, ни грейпфрутов. А ты что, просто так уже не можешь какой-то шотик выпить?
Фай поставила сет на столик и заняла кресло между мной и Лексом, угрожающе глядя на того и подбочениваясь. Лекс, как мне показалось, слегка порозовевший, поднял бровь.
– Я-то могу хоть весь сетик шотиков выпить, но ты же по-любому просто забыла и не спрашивала!
– Спрашивала-спрашивала! Давай обратимся к независимому эксперту, – она глянула на меня. – Который сходит на бар и спросит, есть ли у них апельсины.
Я только покачал головой, скрещивая руки перед лицом в жесте отрицания.
– Ребят, если вам надо ненадолго уединиться – вы так и скажите, а просто на бар я не пойду. Лучше шот-другой опрокину и еще покурю.
Теперь порозовели уже оба, и Лекс, и Фай, и не нашли, что бы такого сразу возразить – видимо, внутри них боролись желание по-детски все отрицать и ощущение, что такая неловкость им обоим даже приятна. Я усмехнулся и протянул в воздух руку с первым шотом, довольный эффектом. Мы чокнулись и опрокинули стопки, и по телу разлилось тепло. Вообще, наблюдать такое поведение уже взрослых, в общем-то, людей, было и неловко, и здорово. Неловко – потому что становишься невольным свидетелем перехода просто личных отношений в романтически-интимные, и дело в том, что ты одновременно и нужен, и не нужен в этой ситуации, ведь ты и кажешься лишним, некоторой помехой, но и в то же время ты – необходимая публика, без которой не могут обойтись некоторые ситуации на этом этапе отношений. Здорово – потому что, хоть это и выглядело глуповато и нарочито, как любые брачные игры, все же было приятно понимать, что не все у людей строится на похоти и бытовухе, что есть – особенно в начале отношений – место и для таких вот вещей, довольно милых и наивных. Мы с Ми-Ми так себя вели месяца два-три, чем, наверное, дико достали всех вокруг, но именно это время я вспоминал с наибольшей теплотой. Вскоре на веранду вернулся Кин, закурил и рассказал, что в первом зале валят какое-то дичайшее техно, а второй и третий уже начали разогрев, и что народу везде уже нормально, можно врываться. Придя к консенсусу, что да, действительно, можно уже идти, мы втроем махом выпили еще по шоту и направились к входу в коридор. Еще даже дверь за нами не успела закрыться, как я уже почувствовал легкость в голове и улыбнулся. Вечер начался.
Уж не знаю, как дела обстояли с ромом, но виски с колой на баре смешивали довольно честно. Через полчаса отрыва в первом и втором зале первые два шота выветрились из меня, мы с Лексом и Фай вышли покурить, после чего они сразу же вернулись в толпу, а я решил догнаться и немного посидеть, чтобы не пить все сразу и не расплескать стакан на танцполе – сегодня было действительно много людей и периодически даже слишком тесно, несмотря на внушительные размеры всех залов. Все было ништяк, когда в этой тесноте к тебе прижималась и прыгала рядом какая-нибудь приятная леди, но, когда это был размахивающий локтями, словно мельница крыльями, ошалевший чувак, приходилось немного отступать.
Я выбрал место у правой стены второго зала, вдоль которой взявшие передышку сидели на лестнице-амфитеатре из трех узких ступенек. Потягивая коктейль, я лениво достал из кармана джинсов телефон, вспомнив, что Л.П. просила небольшой видеоотчет. Конечно, во втором зале, который сотрясался от качевого битла замикшенных до неузнаваемости треков, стоило снимать видос только в движении и с танцпола, но я подумал, что потом запишу и такой, а сейчас главное – просто не забыть хоть что-то снять.
За два месяца я даже успел забыть, как выглядит и звучит движ на кольце. Почти полная темнота в залах, за исключением пары тусклых ламп, цветных вспышек и лучей прожекторов, подсветки диджейки да экранов телефонов. Бетонный пол, вибрирующий от топота ног и сотрясающих стены и стекла басов. Обычные, забавные, интересные и странные люди – отжигающие на танцполе, мерно покачивающиеся по периметру зала, разбросанные по матам, креслам и ступенькам, изнемогающие, болтающие друг с другом, те, кто уже как будто отрубился, одни или в группах, трезвые, пьяные, обдолбанные, на кураже, без понятия, что происходит вокруг – в общем, самые разные. Чел за вертушками ставит следующий трек, и кто-то переходит в другой зал, или идет на улицу покурить, а кто-то, наоборот, как раз заходит, запрыгивает, втанцовывает, с одобрением качая головой и улыбаясь от уха до уха. Лучи то и дело выхватывают из полумрака лица, движения, мелкие детали толпы. Что-то выглядит смешно, что-то – атмосферно и в тему.