Не время для одиночек

   — Слышал я вздохи ветра
   У стен, увитых плющом.
   Всё звал он во тьме кого-то
   Над листвой за окном,
   А то замолкал нежданно…
   И в чутком моём полусне
   Понять, о чём говорил он,
   Хотелось зачем-то мне.

   Какой ты, ветер? Не знаю!
   Невидимый, ты с небес,
   Где между звёзд обитаешь,
   Волною упал на лес,
   Листву посрывал с деревьев,
   Швырнул её в море своё
   И, над крышами пенясь,
   Обнял моё жильё…

   Живём мы на дне океана —
   Животные, звери, птицы,
   И наши тела под землёю,
   Откуда не возвратиться.
   Но сбросив свои оболочки,
   Плывём мы с ветром туда,
   Где день загорается снова,
   Как ночью в небе звезда.

— Это Уолтер де ла Мер, — пояснил он, проведя рукой по замолчавшему инструменту, — английский поэт… Ну как?

— Красивые стихи. И поёшь ты очень хорошо, — ответила Элли, но Колька усмехнулся, и она быстро поинтересовалась: — Ты веришь в душу?

— А ты — нет? — вопросом ответил юноша. — Я не о той душе, о которой говорили священники. Я о другом. О том, что нас делает людьми…

Элли промолчала растерянно. Она никогда не думала об этом. Может быть, этот парень — асатру? Но он совсем не походил на асатру — они были среди её знакомых… Так ничего и не решив, она поступила чисто по-девичьи — снова непринуждённо сменила тему.

— А чей это портрет — с подписью?

— Это? — Колька, кажется, был доволен тем, что разговор поменял направление. — Одного человека… нет, Человека. Который и меня старался сделать Человеком.

— У него это получилось? — серьёзно спросила Элли.

— Не мне судить… В каждом из нас сидит скот, Элли, — голос Кольки был не менее серьёзным. — И если его не давить — он возьмёт над тобой верх. А давить его нужно умело и всю жизнь. Тем более — когда обстановка располагает… к озверению.

— А что за пластинка у тебя там? — после нового короткого молчания поинтересовалась Элли, кивая на проигрыватель.

— А… это ещё одна старая песенка, — улыбнулся Колька.

— Поставь, если можно, — попросила Элли, и Колька чуть нахмурился:

— Ты серьёзно хочешь?

Элли неожиданно обратила внимание, что он не успел — или не захотел? — переодеться. Даже куртку не расстегнул. ("Как воин, который без брони чувствует себя неуютно," — вдруг подумала она.) А странные глаза смотрели с вопросом — и портреты со стен спрашивали: "Ты хочешь?" — словно речь шла даже не о песне, а о чём-то очень и очень важном. И, отвечая именно этому — важному — Элли и сказала:

— Да, серьёзно.

— Хорошо, — почти торжественно кивнул Колька и, подойдя к проигрывателю, опустил на чёрный, вроде бы гибкий, диск иглу…

…Запись оказалась моно, хоть и на стерео — и — хрип, шумы, писк… Но голос оказался неожиданно чётким. Пел мужчина — под сплошной бешеный рокочущий гитарный аккорд:

   — Опять будильника звон, тебе опять по делам,
   И вновь пейзаж за окном — такой же мусор и хлам,
   И ты мечтаешь о том, чтоб он расползся по швам,
   Ведь этот мир тебе тесен!
   Ты тщетно ищешь свой дом, в котором не был рождён,
   Который знает о том, что ты проснувшийся сон,
   Его взыскуешь со всём, от криптограмм и письмён —
   До поговорок и песен.

   Ведь ты не тот и не там, кем ты должен быть,
   Но скорбеть о судьбе всё же не спеши;
   Постарайся одно всё же не забыть —
   Ты лишь тело своей души.

К мужскому голосу присоединился девичий — злой и напряжённый, как ещё одна струна гитары: