Не время паниковать

Видимо, мое появление на пороге его кабинета настолько шокировало профессора, что он подписал бланк, лишь бы от меня отделаться, но я таки успела всучить ему распечатанный экземпляр рукописи, и после этого я его не видела, хотя стучалась в его дверь более месяца. И вот, стоило мне опустить руки, как я получаю в почтовом отделении кампуса письмо, причем на настоящей почтовой бумаге, в котором доктор Блаш приглашает меня на беседу в свой кабинет. Во время нашей встречи он заявил, что, по его мнению, книга очень неплоха. «Подрывная!» — повторял он снова и снова. «Такая странным образом подрывная, понимаете? Это ведь так и задумано, верно?», на что я сказала, что да, именно так и задумано, надеясь, что он не станет и дальше меня раскручивать. Далее он признался, что читал романы про братьев Харди[59] и Нэнси Дрю своим восьмерым детям, испытывая к персонажам одновременно и симпатию, и острое раздражение, так как слишком уж они все были положительными. «Ну не бывает, чтобы два брата в какие-то моменты не лупили друг друга из-за какой-нибудь фигни, вы согласны?» — спрашивал профессор, и, как по мне, было бы классно посмотреть, как Фрэнк сбрасывает Джо с балкона из-за поломанного микроскопа.

Когда доктор Блаш вернул мне рукопись, я увидела, что он ее построчно отредактировал, сделав все пометки аккуратным почерком красными чернилами; по его словам, чтобы получить высший балл, мне достаточно внести предложенные им исправления, в основном грамматические, потому что, подчеркнул он, с грамматикой у меня просто кошмар. Работа над ошибками была проделана, и остаток семестра я провела, сидя по вторникам и четвергам на его диване, предназначенном для общения, делая домашние задания, а профессор в это время либо читал, либо кемарил; иногда мы пили чай, и он говорил о литературе, признаваясь, что понимает в ней очень мало. Он был очень добрым и милым. В конце года он сказал мне, что жена его внука — литературный агент в небольшом, но престижном нью-йоркском агентстве и что он послал ей мою книгу, и та ей очень понравилась, и она уверена, что сможет ее продать, и что у подростков эта серия быстро станет популярной. Доктор Блаш вручил мне ее визитку. Я плакала, чего он, кажется, не заметил, и не успела я его обнять, как он отправился прилечь на свой спальный диван. Если бы в тот момент в кабинет кто-то вошел и увидел, как доктор Блаш храпит на своем диване, а я реву до икоты, то даже представить невозможно, что бы этот человек подумал. В конце лета, выпустившись из колледжа, я подписала договор на две книги с одним очень крупным издательством. И все благодаря старику, умершему через пять месяцев после выхода на пенсию (узнав о его смерти, я долго плакала и никак не могла остановиться). Та доброта, которую он проявил ко мне, прежде чем исчезнуть из моей жизни, очень сильно отличалась от поведения тех, кто меня оставлял, и моего собственного поведения, когда я оставляла других.

Под именем Фрэнсис Элеоноры Бадж я написала четыре романа про Эви Фастабенд, девушку, сеявшую хаос в городке Раннинг Холлоу и одновременно любящую и ненавидящую отца и сестру (мать давно умерла). Все эти книги стали бестселлерами, и многие девушки наряжались на Хеллоуин как Эви Фастабенд; с другой стороны, было очень странно наблюдать, как постер, который я сделала в то лето у себя дома в Коулфилде, продолжал жить дальше. Постоянно шли разговоры то о телесериале, то о кинофильме, но до дела так и не доходило, что меня вполне устраивало. Мне не хотелось, чтобы все это становилось настолько реальным.