Не ври мне, Профессор

— А ты я посмотрю прямо в философию пустился, рассказывая про моего племянника. Только вот про себя жаль ничего не написал?! — он вздернул бровь вверх. — Что ж пропустил эту главу профессор? Что не написал, как драл маленькую похотливую студенточку, прямо в своем кабинете?

Это был перебор с его стороны. Стукнул кулаком по столу, но тут же был осажен направленными мне в грудь двумя стволами.

— Не тебе, щенок рыпаться на меня. Вот, — он достаёт белый пухлый конверт и кидает его на стол, тот проделав финт в воздухе, и приземляется прямо передо мной, — и мой тебе совет, профессор. Забирай свою студентку и вали отсюда в Москву. И тебе спокойно и мне не переживать. Я не уверен в том, что Доминик, так легко сдаться. Посадить… сам понимаешь, его не посадят. Да и у меня скоро влияние на пацана закончится. Взрослый уже. Свои дела скоро вести будет. Так что, сделай правильный вывод "философ" и уезжай. Не испытывай судьбу.

Я сжимал челюсть так сильно, что почувствовал хруст эмали на зубах.

И что было самое паршивое в этой ситуации, так это то, что Бачинский был абсолютно прав. Его племянник, был признан судом невменяемым и сейчас находился в психиатрической лечебнице, а мой повторный иск, который пришлось подавать самому, так как ни один из адвокатов не решился выступить против Бачинского, отклонили. Объяснив тем, что парню требуется психологическая, а не тюремная помощь.

Я бы на этом не остановился, пошел дальше, если бы однажды вечером мне не позвонил отец Арины с просьбой прекратить ВСЕ ЭТО немедленно.

Как выяснилось позже, к ним домой наведывался, не кто иной, как сам Бачинский. Не долгим рассказом, мужчина сумел убедить старика в том, что его племянник болен и что он ни в коем случае не хотел навредить девушке, в которую влюблен по самые уши. А все что произошло в университете, в подсобке, это дикое недоразумение. Случайность. Именно так, сказал мне отец Арины по телефону. Спорить со стариком я не стал. Только жаль больше всего в этой ситуации, мне было Арину.

Синеглазка почти месяц лежала в больнице, и каждый раз, когда я к ней приходил, в ожидании заглядывала в глаза. А я не мог найти в себе сил и сказать ей, что племянник Бачинского на свободе и не понесет никакого наказания.

Тем же вечером.

— Мне сегодня звонил папа, — Арина тесно жмется к моему боку.

— И что сказал? — я подхватываю ее под попу и пересаживаю с лавочки к себе на колени.

— Говорил, что к нему приезжал дядя Доминика, — руки девушки овивают мою шею, и она трется носом о мою щеку, — ты думаешь нам можно вот так обниматься? На глазах у всех?

Я громко хмыкаю, и фиксируя рукой ее шею целую в засос.

— Теперь нам можно все. Я сегодня написал заявление об увольнении.

— Правда?! — радостно взвизгивает моя девочка и сжимает руки на моей шее так сильно, что чуть не задохнулся от ее напора.

— Полегче малыш, а то тебе не с кем будет ехать покорять Москву.

— Что? Какую Москву? — она в недоумении смотрит на меня. — Янис, я же не могу никуда поехать?! У меня подписан контракт?!

— Больше нет, — досада, что прозвучала в голосе, испортила весь сюрприз.

— Что это значит? — Арина отстранилась от меня и заглянула в глаза. — Отец решился продать свою ферму? Это поэтому он звонил мне? Хочет отдать компании деньги за учебу?

В ее глазах проскользнула боль от переживания за отца.

— Нет Арина, отец здесь твой не причем, — ответил ей, крепче сжимая талию, — это все Бачинский. Он решил так замолить грешок своего племянничка.

— Что? Что это значит? — Арина вывернулась из моих рук и вскочила на ноги. — Ты хочешь сказать, он тем самым пытается заткнуть мне рот?

— Уже заткнул Арин. Присядь, — я тяну к себе Синеглазку за кончики тонких пальчиков.

— Нет, — отдергивает руку она.

— Я тебя прошу, послушай и не кипятись понапрасну, — настойчиво подтягиваю девушку к себе, обхватывая ее бедра.

— Я не могу, понимаешь?! — разъяренно пыхтит она.

— Я понимаю, малыш, но пока, нам придется смириться. Сейчас Доминик находиться в психиатрической больнице. Суд постановил ему такое наказание. Бачинский конечно же везде уже все подчистил и везде сунул денег, — достаю из внутреннего кармана пухлый конверт, — только обещай хорошо подумать, прежде чем откроешь его.

Она недоверчиво смотрит то на конверт, то на меня.

— Что это?

— Это извинение тебе, от Бачинского.

Я наблюдаю за тем, как Синеглазка трясущимися пальцами открывает крышечку конверта и заглядывает внутрь.

— Нет, — выдыхает она и тут же отдает мне конверт обратно, — нет, я не хочу.

— Подумай. Очень хорошо, подумай, прежде чем отказываться. Я не настаиваю. Но хочу сказать тебе только то, что ни один адвокат в Варшаве не взялся за это дело.

— А как же Томас? Он же серьезно пострадал?!

— Он забрал свою объяснительную и заявление из следственных органов.

— Нет, — выдыхает она, округлив глаза.

— Да.

Спустя два месяца.

Белый лимузин останавливается прямо напротив подъездной дорожке, у дома Яниса.

Я до сих пор не верю в то, что мы теперь муж и жена, в то, что на мне надето белое пышное платье, красивая фата и кольцо на безымянном пальце.