Не все были убийцами

“Нам надо серьезно поговорить”, - сказал он и сел рядом со мной на кушетку. - “Ты, конечно, понимаешь, почему в туалете я заставил тебя спустить штаны. Поверь, мне самому было очень неприятно. Но ты, наверное, и сам догадываешься, с какими уловками нам приходится сейчас сталкиваться. Хорошо, я готов тебе поверить. Но в этом случае возникают две проблемы. Во-первых, я не посол, а всего лишь атташе, секретарь посольства. Это означает, что у меня нет никаких полномочий и сам я ничего не решаю. Без ведома посла я не имею права что-либо предпринимать и тем более обещать что-то. В Германии посла сейчас нет, он будет только к концу недели. Посол - единственный человек, который смог бы - предположительно смог бы - найти какой-то выход. Но я хочу тебе сказать: не жди, что он может переправить тебя через границу в Швецию. Он не имеет на это права, а на незаконные действия никто из нас, сотрудников посольства, не пойдет. Вторая проблема: твоя мать. Даже если бы мы могли что-то для тебя сделать, при всех обстоятельствах нам необходимо согласие твоей матери. Я предлагаю тебе вернуться к матери и посоветоваться с ней. После этого ты можешь снова связаться с нами. Может быть, к этому времени мы что-нибудь придумаем”.

“Как?” - спросил я.

“Что “как”?”

“Как я могу снова связаться с вами?”

Я чувствовал себя совершенно разбитым. У меня не было сил подняться. Мне было ужасно стыдно, и хотел я только одного: уйти отсюда. Но я продолжал говорить.

“Вы же сами сказали, что мне здорово повезло, раз удалось попасть сюда. А если хотите отделаться от меня, скажите об этом прямо”.

Он пропустил мое заявление мимо ушей. “Я дам тебе номер телефона. Позвони мне на следующей неделе. Если трубку снимет кто-то другой, не говори ничего. Вообще ничего. Ты можешь разговаривать только со мной. Как я тебя узнаю?”

“Я не могу назвать вам своей настоящей фамилии. Сейчас моя фамилия Гемберг”.

“Мне совсем необязательно знать, как твоя настоящая фамилия”, - перебил он меня. И добавил, посмотрев мне в лицо: “Более того. Позвонив по телефону, ты должен к своей фамилии добавить что-нибудь. Например, химчистка Гемберг или что-то в этом роде”.

“Химчистка Гемберг, Нойкельн”, - съязвил я. Он засмеялся.

“Нойкельн” можешь не добавлять. И пожалуйста, отнесись абсолютно серьезно к тому, о чем мы с тобой договорились. Еще одно. В посольстве никто не знает, что мы знакомы. Это я говорю в моих собственных интересах, потому что не уверен, одобрит ли здесь кто-нибудь мои действия. А о самом после говорить вообще не нужно”.

Он написал на листке номер телефона и поспешно выставил меня за дверь.

“В чем-то он похож на нашего “чокнутого эсэсовца”, - подумал я, снова оказавшись по другую сторону кованых ворот. Бережно сложив листок с телефонным номером, я спрятал его в своем ботинке.

Затем я отправился обратно в Нойкельн. Назад, в промерзший садовый домик, к матери - она, наверное, еле жива от страха. Этот швед прав. Занятый собственными переживаниями, я совсем забыл о матери. Мне стало совестно. Однако когда я подошел к домику, то увидел, что мать еще не вернулась. Ключ все еще лежал в условленном месте. Я отпер дверь. Огонь в печурке погас, в домике было холодно и сыро. “Если мне сейчас удастся разжечь огонь и согреть комнату, у мамы, наверное, и настроение улучшится”, - подумал я.

Я еще никогда не растапливал печь, но мне сразу удалось это сделать. Случайно ли так получилось, или дрова были сухими, - не знаю. Через какое-то время я подбросил в печку пару угольных брикетов. Комната быстро согрелась.

Наконец вернулась мать, нагруженная тяжелыми сумками, и без сил повалилась на кровать. Она, кажется, даже не заметила, как тепло в домике.

“Долго меня не было?” - спросила она. - “Что ты делал все это время? Надеюсь, ты не очень беспокоился?”

Я молча стоял перед лежащей на кровати матерью. Когда же она, наконец, почувствует, как у нас тепло?

“Знаешь, где я была?” - продолжала она.- “Я была у Хотце в Каульсдорфе. Жены его не было, но я познакомилась с его свояченицей. Дом у Хотце небольшой, но с большим садом. Нас туда отвез его друг, господин Радни У Радни - птицеферма недалеко от Кепеника, патруль его почти никогда не проверяет. Это было очень приятно. Посмотри, что я принесла!”

Она вскочила с кровати и с торжеством показала мне содержимое сумок. “Видишь, цыпленок! Как давно я не ела курятины!”

Мать была вне себя от радости. Один за другим она вытаскивала из сумок продукты: масло, буханку хлеба, сельдерей и кольраби.

“Овощи дал Хотце”, - говорила она. - “У него большой огород. Он дал мне еще морковь, она такая полезная, особенно для глаз и зубов. В твоем возрасте нужно есть побольше овощей. Ничего, ты еще наверстаешь упущенное. Хотце говорит, - весь этот ужас скоро закончится”.

Такой счастливой я не видел мать уже очень давно. Она то и дело взвешивала в руке тушку цыпленка и восхищенно повторяла: “Смотри, какой откормленный!” Матери хотелось, чтобы я тоже разделил ее радость. Мы разложили все принесенное на кровати.