Не все были убийцами (История одного Берлинского детства)

Она привела меня в больничную столовую, и там я мог есть столько, сколько хотел. Звали сестру Рахель. Она до упаду хохотала над моей прожорливостью и пила кофе, одну чашку за другой.

Рахель была «сабре» — коренная жительница. Ее немецкий был похож на идиш, что ей очень шло.

«Твой брат был довольно тяжело ранен», — рассказала она. — «У него было разорвано пяточное сухожилие, к тому же он очень долго лежал на поле, пока его смогли найти. А потом его неправильно лечили. Только в одной из больниц Тель-Авива его прооперировал хирург-специалист. Снова ходить твой брат сможет, но перестанет ли он когда-нибудь хромать — сказать трудно».

«Как он выглядит?»

«Нормально он выглядит. Ты же его знаешь».

«Я не видел брата больше десяти лет».

«Почему?»

Мы очень долго сидели в столовой, и я рассказал Рахель мою историю. Я не упустил ничего, припомнил все до мельчайших подробностей. Рахель внимательно слушала. Под конец она выбежала из столовой, крикнув мне, чтобы я обязательно ее дождался, и через некоторое время вернулась в сопровождении офицера. Оба сели рядом со мной, и Рахель долго гладила мою руку.

«Мы освободили для тебя кровать рядом с твоим братом. Ты можешь здесь переночевать», — сказал офицер. — «А твой брат вернется завтра в первой половине дня».

От волнения я почти всю ночь не спал. Рано утром я уже сидел в столовой и пил горячий чай с лимоном, чтобы утолить жажду. Есть мне совсем не хотелось.

Я так волновался, что то и дело вскакивал и бежал в туалет, хотя никакой необходимости в этом не было, или брал себе какую-нибудь еду, но не притрагивался к ней. Рахель больше не появлялась, а людям, которые со мной заговаривали, я не мог ответить вразумительно из-за плохого знания иврита.

Так продолжалось примерно до девяти утра. Дольше выдержать я уже не мог — вышел из столовой и стал быстро ходить взад и вперед по усыпанной гравием дорожке мимо цветочных клумб и газонов.

«Сколько времени может продлиться этот парад и что там может быть интересного?» — в ярости спрашивал я себя. Я опять зашел в столовую, но высидеть там долго не смог. Снова выйдя из столовой, я увидел, как навстречу мне, опираясь на деревянные костыли, идет мое брат. Он был очень высокий, гораздо выше, чем я представлял его себе.

«Ну и верзила», — подумал я. — «А какой тощий!»

Я почувствовал, как подступает к горлу ком. Усилием воли я взял себя в руки.

Бодрым голосом бросив «Шалом!», он прошел мимо меня.

«Его лицо ничуть не изменилось», — мелькнуло у меня в голове.

Я ошеломленно смотрел, как он направляется к больничному корпусу. Он и в самом деле был очень высокий. Полная противоположность мне. Меня охватило чувство гордости за брата.

«Ади!» — крикнул я вслед ему. Он остановился как вкопанный. Потом медленно повернулся, посмотрел на меня, оглянулся вокруг, как будто искал глазами еще кого-то, и снова посмотрел на меня.

«Ади!» — еще раз, уже не очень уверенно, крикнул я.

«Он не узнает меня. Да еще я в этой форме и вид невыспавшийся!» — думал я. — «И потом, сколько лет прошло! А он запомнил меня ребенком».

Помедлив, я подошел ближе. Он выронил костыли, покачнулся, теряя равновесие. Рванувшись к нему, я подставил ему плечо, чтобы он смог опереться на меня, и снизу взглянул ему в лицо. Он плакал.

«Я был уверен, что тебя нет в живых», — повторял он.

Мы вместе дошли до палаты и сели на его кровать. Он обнял меня, и я прислонился к его плечу. Мы молчали. Я видел — он не отваживался спросить меня о родителях из боязни услышать плохие вести.

«Мама жива», — прервав молчание, сказал я.