Не все были убийцами

“Да, я каждый день ждал у вашего дома, потому что хотел увидеть вас. Просто потому, что вы красивы. И когда вы сказали, что вы еврейка, то в первый момент это было для меня неожиданным ударом. Но потом шок прошел, и я захотел что-нибудь сделать для вас. Я ведь знаю, что вам, как еврейке, продовольственные карточки не положены. Я поехал к моим родителям и все им рассказал”.

“Да я же вам в матери гожусь”, - перебила она.

“Что из того, что вы старше меня? Это не имеет никакого значения”.

“Чокнутый”, казалось, был испуган. Он смущенно улыбнулся мне, будто хотел спросить: “Может, я что-то не так сказал?” Потом он заговорил снова: “Вам совсем не нужно бояться. Мои родители - не нацисты. Они всегда были против моего вступления в СС. Но я был в восторге от идей национал-социализма. Мне они и сейчас по душе. Хотя я не совсем понимаю то, что делают с евреями. Конечно, к министерским постам евреев допускать нельзя, с расовой точки зрения это не всегда безопасно, но как можно вообще судить о расовой чистоте? Мой отец всегда говорит, что нашу семью с расовой точки зрения тоже можно было бы считать неполноценной - ведь мой прадед был поляком”.

Его словно прорвало. “Я сказал отцу, что с евреями дело обстоит совсем по-другому. Один из моих начальников, человек очень образованный, объяснил мне однажды - евреи наши злейшие враги не потому, что принадлежат к другой расе, а потому, что возомнили себя лучше других рас, которые стоят выше их, евреев. Признавать приоритета этих высоких рас евреи не хотят. И это может привести к уничтожению какой-нибудь из высоких рас. Мои родители очень над этим смеялись, а отец даже рассердился на меня. “А знаешь ли ты, что в войне 14-18 годов офицеры-евреи подавали примеры высочайшей храбрости? А сколько евреев пожертвовали жизнью ради своего немецкого отечества! Да такую чушь может придумать только какой-нибудь неграмотный подмастерье!” Мой отец истинный германский патриот и верный сторонник кайзера. Наши новые идеи ему не понятны. И при посторонних мне постоянно приходится удерживать его от подобных высказываний. “Ты еще не вполне законченный национал-социалист, иначе бы уже давно донес на меня”, - говорил отец каждый раз после наших споров. И добавлял: “Это меня утешает”. Наверное, отчасти он прав. С тех пор, как я познакомился с вами, я вообще перестал понимать, зачем я в СС и что я там делаю”.

Мы с матерью молча смотрели на него. Затем я просил: “А почему вы о нас думаете?”

“Потому что твоя мама очень красива. А это не соответствует нашей расовой теории”.

“Вы говорите серьезно или шутите?” - снова спросил я.

“Конечно, шучу”, - ответил он.

“Чокнутый” приходил к нам постоянно, хотя мать всякий раз твердила ему, что это опасно. Он появлялся у нас с наступлением темноты, стараясь быть незамеченным, и приносил с собой бутылку вина. “Вам привет от моих родителей”, - говорил он, передавая матери бутылку.

Они садились за стол. Мать пила с ним только из вежливости, а он все наливал и наливал себе, и, казалось, совсем не замечал, что уже много выпил. Иногда они говорили о моем отце. Мать пыталась не выдавать своего волнения, когда речь заходила о нем, но я слышал, как дрожал ее голос, и боялся, что она опять начнет плакать.

“Я не знаю, какие условия в концентрационных лагерях, как там обходятся с заключенными, но говорят, что там просто ужасно”. “От кого вы это слышали?”

“Ходят слухи”. Мать испуганно посмотрела на меня - вдруг по неосторожности она сказала что-то лишнее?

“Это вполне может быть”, - сказал “чокнутый”.

“Ну вот”, - подумал я. - “Наконец он может говорить о том, в чем что-то смыслит”.

“Понимаете”, - продолжал “чокнутый”, - “не всегда можно правильно подобрать коменданта лагеря. Эти люди, конечно, истинные национал-социалисты, но иногда бывают довольно примитивными. Я знаю коменданта концлагеря Заксенхаузен. Это умный, трезво мыслящий человек с хорошими манерами. Настоящий представитель новой гвардии. Думаю, вам не следует беспокоиться. Если ваш супруг подобающим образом ведет себя, с ним не может случиться ничего плохого”.

“Я хотела бы спросить вас еще кое о чем”, - осторожно сказала мать. - “У моего мужа есть разрешение на эмиграцию в Шанхай. Оно пришло вскоре после его ареста. Я слышала, что евреи, у которых есть возможность эмигрировать, даже если они находятся в лагере, получают разрешение на выезд из страны и должны быть из лагеря выпущены. Это верно?”

Он покачал головой. “Насколько мне известно, с тех пор как началась война, это невозможно”.

“Но ведь официальное разрешение получено”, - не сдавалась мать. - “И ему теперь могут разрешить совершенно легально эмигрировать через Швецию и Россию”.

“Об этом мне ничего неизвестно”. Внезапно он заговорил холодным, официальным тоном: “Я работаю на Принц-Альберт-штрассе, и если бы все было так, как вы говорите, я бы это, конечно, знал”.

“Друзья мужа уже уехали”.

“Ну и что же? Добрались они до места?” - с циничной ухмылкой спросил он.

Мать молчала.