Не все были убийцами

“Но вы же были у Радни на птицеферме. Конечно, вы сделали это от отчаяния, не понимая, что гестаповцы могут сразу и Гюнтера заподозрить - он ведь много лет был близким другом Карла”.

“У него были неприятности?” - спросила мать.

“Из-за Карла - нет. Но вчера его призвали на военную службу. В войска СС. Как будто нарочно - его, противника режима. Я вообще не могу представить себе, как он выглядит в эсэсовской форме”.

“Почему же, я легко это представляю”, - сказала мать. - “Высокий, светловолосый, голубоглазый. Одним словом, истинный ариец”.

“Он родом из северной Германии. Там почти все такие”. Мартхен улыбнулась своей мягкой улыбкой. “Бывают и светловолосые противники нацизма”.

“Он сразу отправится на фронт или сначала пройдет военную подготовку?” - спросил я.

“СС - это элитная группа войск. Поэтому Гюнтер пройдет самую серьезную подготовку, какая вообще бывает”. Мартхен серьезно посмотрела на меня. “С нацистов еще спросится за преследование евреев. И расплата будет ужасна. Если мы переживем весь этот ужас, думаю, ты будешь доволен. Не знаю, как поведет себя Радни - ведь он противник нацизма и в армию пошел против своей воли. В любом случае я очень рада, что вы снова здесь. В этом доме гестапо вряд ли будет искать евреев”.

“Мартхен”, - сказала мать. - “Я не хочу, чтобы у тебя из-за нас были неприятности. У меня дурное предчувствие”.

“Но ведь здесь вам будет безопаснее всего. Хотце обвиняли совсем в другом. Он распространял листовки, и гестаповцы, вероятно, хотели от него добиться, кто эти листовки печатал. К несчастью, Карл втянул в это и мою сестру. Боюсь - для обоих настали тяжелые времена”.

Извинившись, Мартхен стремительно выбежала из кухни.

“Нам нельзя оставаться здесь. Мы не можем снова подвергать ее опасности”.

“Обратно к Редлихам?” - спросил я.

Вернулась Мартхен. Глаза у нее были красные. Она села рядом с матерью. “Вам ни в коем случае не нужно уходить отсюда. Если бы гестаповцы что-то о вас знали, они наверняка пришли бы за вами еще тогда”.

Потом Мартхен рассказала нам, что Лона из-за нас возобновила контакты с тетей Региной и с Гансом Кохманом и что все очень о нас беспокоились. Она должна завтра же сообщить Лоне, что мы здесь, у нее.

“Иначе они наделают глупостей”, - объяснила Мартхен. - “Гансу Кохману скрываться не нужно, он может жить легально. Его мать - немка, и поэтому ему не нужно носить на одежде желтую звезду. Хотя он, как полуеврей, получает меньше продовольственных карточек, чем чистокровные немцы. Гитлер был готов последний кусок у вас изо рта вырвать. Для него решающий фактор - национальность матери. Неарийская женщина может родить только неарийца. Все дело - в женщинах!” Она засмеялась и обняла мать. “Идем в гостиную. Лондон мы слушать не будем. Но мы можем послушать музыку - у меня есть патефон”.

У Мартхен было много пластинок с записями Дитриха, Руди Годдена и Отто Ройтера. Даже если мы проводили всю ночь в вырытой Хотце траншее и утром не могли уснуть, голос Отто Ройтера поднимал нам настроение, заставлял смеяться. Эту пластинку мать могла слушать без конца.

Однажды вечером в доме неожиданно появился Ганс Кохман. Вместе с ним приехала тетя Регина. Мать вполголоса выговаривала своей сестре - как она могла подвергать себя и Кохмана такой опасности.

Регина только рукой махнула. “Какие могут быть проверки? Сейчас столько работы по разборке развалин и починке транспорта, что людей для проверки документов не осталось”.

Все засмеялись, однако Мартхен предположила, что люди, которые проверяют документы, никогда не привлекаются к разборке развалин. “В городе царит невероятный хаос”, - сказал Кохман. - “Починят какой-нибудь участок проезжего пути, а через пару дней он опять разрушен. Американцам берлинский транспорт никогда не нравился. Помню, в начала тридцатых приехал кто-то с визитом в Берлин из Нью-Йорка, посмотрел с сочувствием на поезда в берлинском метро и говорит: “Да разве это метро? Это просто трамвайная линия под крышей”.

“Даже теперь это самый надежный транспорт”, - заступилась за берлинское метро тетя Регина. Мы все удивлялись, как ей удалось уговорить трусоватого Кохмана приехать к нам.

“Мальчику нужно учиться”, - объяснила она. - “Он не должен вырасти невежей, а Ганс наверняка позанимается с Максом хотя бы раз в неделю, обоим это только на пользу”. Обернувшись к Кохману, тетя Регина с усмешкой прибавила: “Или вы предпочитаете тяжелую работу на военном заводе?”

“Я охотно буду заниматься с мальчиком”, - согласился Кохман. - “Но заниматься надо по крайней мере два раза в неделю, чтобы был какой-то результат. И платить за занятия мне не нужно - только деньги на проезд. Мое нищенское пособие подобные расходы не позволяет”.

“Карфункельштейн все уладит”, - безапелляционно заявила тетя Регина. - “И не только с деньгами на проезд. Я об этом позабочусь”.

“Мне бы не хотелось просить Карфункельштейна”, - вмешалась в разговор мать. Она не выносила сожителя своей сестры. “Он только использует ее”, - сказала она как-то Мартхен. - “После войны он снова женится на своей арийке, а Регина окажется у разбитого корыта”.