— Знаю, эта сволочь отправила на тот свет и Марью Дмитриевну, и Огаркова, а доказать ничего не могу. В рот ему он водку с перцем точно не вливал, следов насилия на Огаркове нет, антибиотик нормальный, соответствует этикетке, экспертиза подтвердила. Но! Если водочку хлобыстнуть с этим антибиотиком натощак, да еще при язве, да еще при гриппе, то летальный исход практически гарантирован. Он такой же антибиотик и старику Самсонову принес, только тот ни лекарства, ни водки не пьет, и сердце у него крепкое. Ой, какое подлое время, Женька! — И муж вопросительно посмотрел на жену, ожидая одобрения.
А жена посмотрела на мужа и сказала:
— Твой Виктор Семенович прав в одном: никакое доброе дело не остается безнаказанным.
— Шутишь? Я даже обвинение не могу ему предъявить!
Михаил Анатольевич в очередной раз вздохнул и задумался. Опять оставалось что-то невысказанное. Все время задумывается.
— Что тебя мучит? — послышался голос Евгении.
— Меня? — вздрогнул Михаил Анатольевич и нашелся: — Что эта сволочь уйдет от суда.
Евгения помолчала и вдруг спросила:
— Зинаида Ивановна очень плакала?
— При чем тут Зинаида Ивановна? — встрепенулся Михаил.
— Потому что у тебя очень доброе сердце.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Что ты поступил правильно, пожалев ее.
Это не жена, это святая инквизиция. От неожиданности Михаил Анатольевич уронил вилку. Нагнулся за ней, а когда распрямился, лицо его было пунцовым, как будто давление резко подскочило. Но Михаил Анатольевич гипертонией не страдал, в отличие от Болотовой, и степень его пунцовости говорила о степени жалости, проявленной к Зинаиде Ивановне. Это только у очень примитивных мужчин близость с женщиной выливается в унижение ее, как инстинктивная реакция на матриархат. А у нормальных людей — это радость и жалость. Недаром ведь в народе говорят: он ее жалеет, то есть любит. Все это вихрем пронеслось в голове Евгении.
Михаил Анатольевич со страхом ждал новых вопросов.
— Иди спать, Миша, — устало сказала жена.
— А ты? — испугался муж.
— А мне надо немножко поработать.
Михаил Анатольевич облегченно вздохнул. Самого трудного он избежал. Собирать чемоданы она не будет. А когда ляжет в постель, он сделает вид, что спит. А завтра уже будет легче.
Что делать с Евгенией Юрьевной Смоляниновой, Герман пока не решил. Эта леди не вписывалась ни в какие правила, она была приятным исключением из них. То, что приятным, — вне всякого сомнения. Ее действия Германа обескуражили, но не рассердили, и, ломая голову над тем, что делала Евгения Юрьевна те два часа, на которые она исчезла из его поля зрения, он незаметно для себя улыбнулся.
Герман собирался ночью пожаловать к Евгении Юрьевне домой и, скажем так, побеседовать. Он был уверен, что леди ничуть не испугается, а скажет что-то вроде «я знаю, у вас ко мне много вопросов накопилось» и поведает кое-что, но не все, конечно, поэтому ему придется немножко постращать ее, ну там маска черная, пистолет… Он уже предвкушал удовольствие от общения с Евгенией Юрьевной.
Но тут на экране монитора возникло худое и скуластое лицо инквизитора с глазами в переносицу, и Герман переключил свое внимание на него.
Система выдала: Соколов Михаил Михайлович, год рождения 1946, место рождения — город Новокузнецк. Подполковник. Специальность — связист. В/ч 2437, 1265, 2131. В отставке с 1991 года.
В данных подполковника Германа ничего особо не привлекло, кроме специальности. Если военный работает охранником — дело обычное, но если связист возглавляет службу безопасности крупного банка — это нонсенс. Здесь нужны совсем другие специалисты и другие связи.
— Вот с этого и начнем, — сказал вслух Герман и запросил у Системы места расположения военных частей, где служил Соколов.
Раздался сигнал пейджера.
«Вернулся муж», — прочитал Герман сообщение.
— Не везет! Только соберешься навестить даму — и на тебе, муж! И что ему на даче не сидится? — досадливо пробормотал Герман.
Система заработала: трудовой путь Соколова М.М. пролегал от Забайкалья через Уральский хребет до Коми-Пермяцкого автономного округа.
Как можно из города Кудымкара с населением меньше пятидесяти тысяч жителей попасть в Москву? О таком городе Герман даже не слышал, хотя карту России знал практически наизусть. И не только России. Хотел, когда вырастет, стать путешественником, Миклухо-Маклаем или там Пржевальским. В общем, и стал в некотором роде. Они с отцом играли в такую игру: отец загадывал по огромной карте какой-нибудь географический объект и засекал время:
— Баб-эль-Мандебский пролив. Минута пошла.