Не все мы умрем

— Наличка, — безошибочно определил Мокрухтин.

— Правильно, — пропела лиса Алиса. — Границ для вас, Герман Генрихович, конечно, нет. Деньги в Лихтенштейн переправлялись в чемоданах. В офшоре они отмывались, а потом попадали в ваш банк в Германии.

Тут Евгения задумалась и прикрыла глаза:

— Но при чем здесь разведка? — спросила она вслух.

В кухне висела тишина. Пел только чайник на плите. Женщина не заметила, как Лентяй, до этого спокойно лежавший под столом, выполз, к чему-то прислушался, направился к двери и исчез.

— Через банк в Германии, — догадалась Евгения, — осуществляется финансирование всей нашей разведывательной сети за рубежом. Структура зовется ГМН и строится по родственному принципу. То есть банк частный и переходит по наследству.

— Допустим, — послышался голос, который Евгения приняла за собственные мысли. — Но вот со мной ничего не понятно.

— А, это вы, любимый. Не знаю, как это правильно назвать, но вы руководите службой безопасности в Группе мобилизационного назначения. Или ГМН. Абракадабра, конечно, но точно. — Евгения открыла глаза и обомлела: перед ней сидел Герман.

Как он вошел, когда? — она не слышала, не видела и не почувствовала. Но в его глазах прочла свой приговор: слишком много знает.

Евгения вздохнула.

— Значит, в деревню, в глушь, в Германию?

— Увы!

— Хорошо, любимый. Но у меня к вам последняя просьба…

Герман остановил машину у заросшей плющом стены Зачатьевского монастыря. Было около трех часов ночи. Где-то над монастырем висела полная луна, от стены на дорогу падала густая тень, и в этой тени Герман спрятал машину.

— У нас час, не больше, — сказал он, поцеловав Евгению.

На шестой этаж она поднялась пешком, как когда-то, вынула из кармана ключи, осторожно открыла входную дверь и прислушалась.

В квартире ее встретила мертвая тишина. Неужели все на даче? Не может быть. У Сашки школа, свекровь не допустит пропуска занятий.

Глаза Евгении привыкли к темноте, и она разглядела, что кожаной куртки Михаила Анатольевича в прихожей нет, как и его ботинок. На вешалке сиротливо висело лишь Сашкино коротенькое пальтишко с капюшоном и плащ боярыни Морозовой.

На кухне включился холодильник, и Евгения под этот шум прошла в детскую, хотя и знала, что свекровь всегда спит крепко, ибо совесть ее чиста: Ельцина она не выбирала, Советский Союз не разваливала, народ не обворовывала, сына с женой не разводила (невестка сама себе шею сломала) — отчего же не спать спокойно?

А Сашка спала тревожно: часто металась во сне, что-то бормотала, иногда садилась в кровати, хлопая глазами и ничего не видя, снова падала на подушку и засыпала, — что ей снилось в этот момент, утром внятно рассказать не могла.

Евгения присела к ней на постель. Некоторое время смотрела на спящую падчерицу, которая стала ей ближе мужа. Во тьме из широкого эркера лился лунный свет, и Евгения глазами обвела комнату.

В детской стало много книжных полок. У нее мелькнула догадка, она поднялась, чтобы ее проверить. Да, это были ее книги по философии, социологии и психологии. Вот ее любимый Кант. Евгения протянула руку и нежно погладила золоченый корешок.

В это мгновение Сашка вдруг дернулась и села в кровати. Бессмысленно хлопая глазами, она смотрела прямо на мачеху.

Евгения замерла, а потом быстро подошла к девочке:

— Спи. Я пришла попрощаться с тобой.

Сашка в изнеможении откинулась на подушку, но продолжала во все глаза глядеть на темный силуэт.

— А если я проснусь?

— Тогда я исчезну. Спи.

— А можно тебя обнять?

Они обнялись. Евгения почувствовала, как падчерица сначала робко, потом все смелее и смелее стала ее гладить и наконец воскликнула:

— Ты живая! Я знала, что ты живая! Они все плакали, а я говорила, что ты умереть не можешь. Ты хитрая!

Евгения улыбнулась:

— Я живая, но только по-другому.

— А как ты пришла?

— По лунному лучику.

Сашка повернула голову к эркеру. Маленькие пылинки, попавшие в серебристые лучики, переливались и как бы звенели, только перезвона слышно не было, он стоял не в комнате, а у Сашки в ушах, и она замотала головой от их какофонии. Вдруг тучка набежала на луну, лучики поблекли, почти исчезнув; Сашка испугалась, что вместе с ними исчезнет и Евгения, и в страхе обернулась.

— Тебя надолго отпустили с того света?

— На час. Утром я улетаю.

— Куда?

— В Германию.

— Все мертвецы живут там?

— В некотором роде.

— А на том свете хорошо кормят? Что дают?

— В основном сосиски с тушеной капустой.

— В Германии жить можно, — вздохнула Сашка.

Евгения только усмехнулась, падчерица же ласково погладила ее руку и вкрадчиво спросила:

— А умирать было страшно?

Евгения успокаивающе похлопала ее по маленькой ладошке:

— Это не смерть, это тайна. Помнишь, я читала тебе Евангелие: не все мы умрем, все изменимся.

— Но ты же не изменилась! — живо возразила Сашка. — Я тебя щупала.

Евгения переключила внимание падчерицы с того света на этот:

— Как ты живешь?

— Скучно. — Девочка зевнула. — Бабушка все рассказывает про чертей, а папа носится с Зинаидой Ивановной.

— Ты ее видела?