Не все мы умрем

Теперь очередь за секретаршей. По образованию Таечка — фармацевт, о чем свидетельствует ее диплом о среднем специальном образовании, который регулярно подтверждался на аттестациях в Комитете фармации. Аттестации, естественно, устраивал Барсуков. Так что подпись фармацевта была самая что ни на есть настоящая.

— Вот документы, — Евгения протянула бумажки шефу, — вот ампулы. Завтра с утра пристраивайте канамицин на пересертификацию.

— Задание понял, — хмыкнул Барсуков.

Малиныч будто никак не отреагировал ни на слова Евгении, ни на реакцию шефа; выдавали его всегда усы, нервное подергивание которых указывало на отношение их владельца к происходящему. Будь он на месте Барсукова, он бы не допустил подобного поучающего тона со стороны подчиненного лица — говорили усы Микки-Мауса. А Барсуков не только допускал, но и выполнял указания. Невозможно, но факт!

— Сергей Павлович, — Евгения перевела глаза с Малиныча на шефа, — гроза собирается, да и спиртом заниматься сегодня поздно, на месте все равно никого нет, поэтому, с вашего разрешения, я ухожу.

Усы Малиныча дернулись еще раз.

Часть II Безумный дождь

Глава первая

Евгения спешила домой, поглядывая снизу на закрывающее Москву небо. Начинало темнеть, и оно заволакивалось грозовыми тучами. Казалось, Евгения шла по дну озера, а над ней висел слой темной, тяжелой воды. И дышит она уже не воздухом, а этой мглой. Во мгле утопают дома и люди, контуры их неотчетливы, размыты, а крыши цепляют клочья туч.

Впервые она вернулась раньше мужа. Готовить ужин необходимости не было. Свекровь у нее — страж порядка, несмотря на вечно недовольное выражение лица. В первый год Евгения еще спрашивала:

— Антонина Васильевна, может, у вас что-нибудь болит? Вы скажите мне, я найду хорошего врача. На томографе вас посмотрим. Это даже лучше, чем рентген.

— Не надо меня рассматривать. Я вам не лягушка, — в сердцах отвечала свекровь и уходила в свою комнату.

— Не приставай к ней, — вразумлял Евгению муж. — Неужели ты не видишь — ей нравится быть вечно недовольной.

Со временем Евгения поняла: лично с ней это чувство недовольства никак не связано. Это, так сказать, вселенское неприятие действительности как таковой.

Сейчас Евгения сидела на кухне, смотрела в окно на Крымский мост, ела оладышки со сметаной и размышляла. Рядом ужинала падчерица — девочка росла и все время хотела есть, а бабушка ее останавливала:

— Растолстеешь, никто замуж не возьмет, — а Евгении, наоборот, подкладывала, но с суровым лицом. Надо так понимать, что ей толстеть можно, она уже замужем.

Относительно ранний приход Евгении с работы давал возможность Сашке легально поужинать второй раз, за компанию с мачехой, и она такую возможность не упускала.

«Именно это чувство неприятия действительности и лежит в основе всякого революционного процесса, — размышляла между тем Евгения. — Оно в ментальности русской нации. — Подцепила вилкой оладышек, макнула его в сметану и продолжала развивать мысль: — Процесс этот начался не вчера, а еще во времена русского раскола, при Никоне. За кого была бы тогда Антонина Васильевна? За патриарха или протопопа? — Она мельком взглянула на угрюмое лицо свекрови и тут же уверилась: — Конечно же, за Аввакума. Она и внешне на боярыню Морозову похожа. Два перста поднимет — вот тебе и ворона на снегу.

А если взять период попозже, конец девятнадцатого, — начало двадцатого века? Снова русский раскол, снова смута. Посмотрим, на кого похожа Антонина Васильевна теперь? На столыпинскую реакцию. Парадоксально, но теперь она за царя-батюшку, за Священный синод, за порядок. Ну не за народовольцев же, которые поют: «Отречемся от старого мира…» — выходит, и от свекрови тоже».

— Да, спасибо, Антонина Васильевна. Оладышки я больше не хочу. — Но тут, перехватив умоляющий взгляд падчерицы, согласилась: — Впрочем, можно еще парочку.

На столе опять появилась полная тарелка с оладышками.

«И наконец, наше время. На кого похожа боярыня Морозова сейчас? На последователей народовольцев — на большевиков! Итак, выстраивается цепочка: Никон — Ленин — Ельцин. Раскол, смута. Чем разрешается смута? Войной. Если судить по лицу Антонины Васильевны, скоро война».

— Бабуля, ты за реформы или нет? — спросила Сашка с полным ртом.

— Я за то, чтобы ты не наедалась на ночь глядя. Хватит! — Боярыня Морозова выхватила тарелку из рук внучки. — Иди спать!

Евгения встала:

— Большое спасибо, Антонина Васильевна. Все было очень вкусно. Саша, пойдем, я тебя уложу. И вы, Антонина Васильевна, Мишу не ждите, идите отдыхать. Я его покормлю.