Не все мы умрем

Без особой надежды Герман включил компьютер. Ему почему-то стало интересно все, что с ней связано. Экран загорелся, Герман вошел в «диспетчер файлов». Все рабочие материалы были строго систематизированы. Он заинтересовался теми, с которыми она работала последнее время. Болванка договора о переуступке долговых обязательств, о предоставлении железнодорожного тарифа в обмен на векселя, — с его точки зрения ничего интересного. Герман вернулся в «диспетчер файлов». Где архив?

Евгения тоже сидела за компьютером, но у себя дома, когда вдруг заработал факс. Из аппарата поползла бумага. На ней крупными буквами было написано: «ГДЕ АРХИВ?»

Евгения обомлела. От страха ей показалось, что она слышит из факса грозный окрик:

— Где архив? — так рычит лев, подняв окровавленную морду над разодранной жертвой. И луна светит.

Трясясь, она оторвала бумагу и прочла маленькую шапочку вверху листа: 23.06.99, 22.14, 925-00-89, — это был ее служебный телефон-факс, прямо в кабинете, минуя секретаршу. Она посмотрела на часы: 22.15. И двадцать третье июня! Факс послали только что из ее кабинета.

С гулко бьющимся сердцем она позвонила на вахту:

— Проверьте наш офис, пожалуйста!

Положила трубку и тут же спохватилась: он же сейчас их убьет! — И перезвонила их остановить.

Но охранников уже не было. Они сняли ключи с доски, вооружились пистолетами и поднялись на четвертый этаж. В предбаннике пусто, в кабинете генерального директора тоже пусто. Подергали ящики письменного стола — закрыты. Сейф закрыт. Факс на автомате, как и всегда ночью, работает. Открыли бухгалтерию и кабинет Барсукова. Снова вернулись к Евгении. В это время раздался звонок, и один из охранников поднял трубку.

— Никого, Евгения Юрьевна!

— На кухне смотрели?

— И на кухне смотрели, и туалет проверили — никого.

— Факс работает?

— Работает.

— Нажмите, пожалуйста, кнопку последнего сообщения. Что на экране?

Все сходилось. Звонили из ее кабинета ей домой ровно десять минут назад. Охранник, просмотрев сообщение, пожал плечами:

— Ничего не понимаю.

— Большое спасибо, — поблагодарила Евгения. — Ради бога, извините. Все закройте и отдыхайте. До свидания.

Мелко трясясь, она сидела перед компьютером и смотрела на экран. Она даже забыла, зачем она включила его. Что-то она хотела делать? Руки дрожали. Опять заработал факс. Евгения посмотрела на часы: 22 часа 41 минута. Вылезала та же шапочка: 23.06.99, 22.41, 925-00-89. И крупными буквами рык: «ГДЕ АРХИВ?»

Ей устроили психическую атаку, и зубы ее застучали. Нет больше смысла посылать туда охранников. Все равно они там никого не найдут.

Дрожащие пальцы Евгении сами потянулись к клавишам. И ошарашенный Герман получил набранный такими же крупными буквами ласковый ответ: «НА МЕСТЕ».

На месте? На каком месте? Герман знал только одно место: в двери, — но в этом месте ничего не было.

Теперь отправился к дому Мокрухтина Герман. Только он открыл дверь, как почувствовал: она была здесь только что. Запах духов сразил его наповал. Глупо улыбаясь, он сунул руку в торец двери и нащупал кассеты, бумаги в полиэтиленовом пакете. Действительно на месте. Заполучив архив, Герман на время забыл про Евгению Юрьевну.

А та тряслась и тряслась от страха. Потому что вернула-то она не весь архив — две фотографии с Соколовым Евгения Юрьевна оставила себе. Почему? Очень просто. Если вы знаете, что за архивом охотится не один человек, то как разделить этих людей и узнать, что им нужно? Ответа в телефонном справочнике на это нет. Половину ответа она, впрочем, знает: Соколов охотится за фотографиями. А за чем охотится второй, который следит за ней и посылает факсы? Тоже за фотографиями или нет? И какое отношение он имеет к Соколову? Вот она и решила узнать: изъяла фотографии. Посмотрим, что теперь будет? По ее разумению, второй претендент на архив должен быть в контрах с Соколовым. Но если она ошиблась и они заодно, то ей конец.

Евгения Юрьевна была личностью неординарной во всех отношениях: уж если умна — то очень, а уж если блажила… Но именно в этом и заключалась ее особенная прелесть, почувствовать которую дано немногим. Сейчас она побежала закрывать входную дверь на задвижку. Потом проверила все шпингалеты на окнах — утоплены ли? Захлопнула форточки — вдруг с крыши полезет? Она тогда будет кричать. Кому кричать? Милицию звать? Но тогда милиция ее и посадит. Посадить-то они, может, и посадят, но и тюрьма не спасет. Соколов ее и там достанет. Пошлет какого-нибудь Ивана, тот спустится с крыши и прямо в камере пристрелит. Пристрелит? — это еще хорошо отделалась! А если пытать будут? Перед Евгенией сразу же всплыли кадры криминальной хроники. Лежит бизнесмен, похожий на Барсукова, прикованный наручниками к батарее, а на голом животе его стоит включенный утюг, и дымит, и дымит. А бизнесмен орет, орет.

Евгения почувствовала вдруг запах горелого мяса и побежала на кухню. Обуглился там не Барсуков, а цыпленок табака. Она решила больше не искушать судьбу, отрезала кусочек хлеба, налила стакан кефира и залезла в ванну. Спряталась.