Не все потеряно

— Завтра до обеда закончу, — спокойно отозвался Василий Григорьевич, аккуратно завязывая тесемки канцелярской папки. — Или после обеда.

— Я ж говорю, такие не почешутся. — Любовь Аркадьевна раздраженно перебирала скрепки. — Все им трын-трава. У меня такой же.

Василий Григорьевич выдвинул ящик стола, убрал папку, вынул другую, тоже белую и с тесемками, положил на стол, развязал и принялся раскладывать бумаги. Сегодня кроме хлеба нужно было купить и картошку, да еще жена настойчиво порекомендовала поискать майонез.

— Соседка обещала вечером блузку принести, — делилась с сотрудницами Римма Павловна. — Муж из Венгрии привез, а ей мала, представляете?

— Такие вот мужья, — сказала Любовь Аркадьевна. — Ни размеров не знают, ни фига.

Василий Григорьевич подавил желание выйти покурить — всего-то ничего оставалось до шести пятнадцати, да и сердце пошаливало, как это бывает к пятидесяти годам, — подтянул к себе счеты, собираясь сделать первые прикидки (не доверял он вечно врущим несерьезным машинкам «Электроника»), но в это время открылась дверь и в отдел вплыла председательша профкома, чей образ всегда ассоциировался у экономиста с германским танком «Тигр» времен третьего рейха.

— Мне что, бегать за вами, Григорьич? — грозно вопросила она, надвигаясь на экономиста, ощутившего себя сидящим в окопе без пэтээра или связки гранат. — Значит, на собрании как воды в рот, а на деле саботируем? А почему не сказать: не согласен, мол? Сейчас ведь модно не соглашаться. Плюрализм. Правильно, девочки?

Громада «Тигра» нависла над счетами. Девочки дружно закивали.

— Вы о чем, собственно?.. — начал было Василий Григорьевич, но председательша уже припечатала к столу лотерейные билеты и потребовала:

— Два рубля.

— Ф-фу, черт, извините, — забормотал Василий Григорьевич, вытягивая из кармана бумажник. — Только зачем мне два билета?

— Разнарядка райисполкома, — отрезала председательша, забирая зеленую трешку. — Рубль потом отдам, только напомните. И впредь, пожалуйста, относитесь более серьезно к моей общественной нагрузке.

Ома повернулась к экономисту кормой, обвела взором остальных присутствующих и пропела мечтательным голосом:

— Девочки, если бы вы видели, какие вчера сапоги давали в Доме обуви!..

Василий Григорьевич вздохнул, посмотрел на часы и задумался.

*  *  *

Их несло и крутило в красной мгле, и он боялся потерять Радугу, потерять излучатель, захлебнуться в вязком теплом сиропе — но налетела вдруг волна, ударила в спину и выбросила на что-то скользкое и упругое.

— И вот мы в лабиринтах Илиона, — пробормотал он, осматривая очередной удлиненный зал с голубыми светящимися стенами и гладким, черным, тускло блестящим полом, похожим на спину какой-нибудь королевы рыб морских.

Радуга засмеялась и погладила его по щеке.

— Какой ты смешной, мокрый! Хорошо хоть комбинезоны не промокают.

«Ты тоже смешная», — хотел ответить он, но, посмотрев на девушку, промолчал. Кровавый сироп, не оставив следов, скатился с лица и серого комбинезона Радуги, собравшись в лужицы у ее коленей, и Радуга с мокрыми рыжими волосами и веселыми зелеными глазами была на удивление хороша, как и в тот день, накануне вахты, когда они бродили в березовой роще, и сухие желтые листья падали в траву…

— Где твой излучатель? — спросил он строго и встал на ноги, с трудом сохраняя равновесие на скользкой податливой спине рыбьей королевы. — И вообще, как ты все-таки здесь оказалась? Кто тебя отпустил?

Радуга смотрела на него, подняв загорелое посерьезневшее лицо.

— Лео, честное слово, это очень долго. Только поверь, ни Пол, ни Скобин здесь ни при чем. Просто мне немного повезло, вот и все, а времени было в обрез. Ну хочешь, рапорт напишу, когда вернемся, а?

— Рапорт ты обязательно напишешь, — жестко сказал он и подумал: «Если вернешься. Если вернемся».

— Хорошо, — покорно ответила Радуга, протянув руку, чтобы он помог ей подняться. — Только…

Ожила, задрожала, пошла волнами черная спина диковинного животного. Радуга провалилась в яму, и края ямы почти мгновенно сомкнулись над ней. Он успел вцепиться в ее ладонь, страшно торчащую из черноты, и, падая, дернул спусковой рычаг, целясь в сторону от того места, где исчезла Радуга. Ахнуло, забулькало, судорогой заплясала чернота, лопнула переспелым арбузом, и он полетел в нее, держа, изо всех сил сжимая теплую ладонь…

Упали они во что-то мягкое, в пух не пух, снег не снег, мельтешило что-то белесое, щекотало лицо, опадало медленно в полной тишине. Фонарь и здесь не понадобился — разливался в пространстве тусклый свет, тонул вдалеке в тусклых стенах.

Радуга растирала ладонь, он осматривался, беспокойно поводя излучателем.

— Пропадем мы здесь без подмоги. Мне кажется, мы у них как на ладони. Ты хоть сообщила?

— Скобин должен навести второй ударный.

И застучали вдруг в тишине невидимые молоточки, размеренно, негромко: «Тук-тук… Тук… Тук-тук… Тук…»

— Что это?

— Т-с-с! — Радуга приложила палец к губам. — Не узнаешь?

Он пожал плечами.

«Тук-тук… Тук… Тук-тук… Тук… » — постукивали молоточки.

— Ты не был в Доме Хранителей?

— Н-нет. На Спарте? Ты хочешь сказать…