Не все

Я схожу от нее с ума, когда ее вижу. Я знаю, сколько ей лет, но не могу осознать этого, когда с ней общаюсь. Она настолько женщина, женщина во всем нежная, вздорная, сексуальная, скандальная — разная. Я понимаю, как она кружила головы, как в нее влюблялись. На фотографиях Ричарда Аведона она настолько хороша, что, кажется, с такой улыбкой она могла бы и не танцевать вовсе. Необыкновенная ее шея, осанка, стать создают поразительный контраст с какой-то сермяжной правдой, присущей ее натуре. Для меня она — существо эпохи Ренессанса. В ней заключена необыкновенная гармония. Как и для человека Ренессанса, для нее важны физическое здоровье, любовь, красота. Ни в одной балерине нет такого эротизма, как в Майе. Французы называют это «чувственным эротизмом».

Майя может быть резкой и в то же время очень нежной и трогательной. Она редчайший бриллиант, которому место в Алмазном фонде. Заработав для России немало славы и денег, Майя никогда не была меркантильной. Многие годы они живут в Мюнхене в съемной квартире. Скромная обстановка, масса книг и нот, на кухне — клееночка в желтую клетку. Быт Майю, в принципе, никогда не волновал. Как-то к ее дню рождения я купила картинку Эрте, понравившуюся мне в Дрюо, балеринку в розовом платье. Майя отреагировала своеобразно:

— Начну наконец собирать живопись. У меня нет никаких коллекций.

Майя — человек абсолютно не от мира сего. Они с Щедриным обожают свой дом на хуторе в Литве, в Тракае. Там она ходит в сапогах по грибы, сама их солит. А в Москве — квартира, о которой я все время вспоминаю, когда слышу сюиту, написанную Щедриным для «Виртуозов». Одна часть в ней называется «Тараканы по Москве». Он писал, наверняка думая об этом доме на Тверской напротив гостиницы «Минск». Дом роскошный, но насквозь весь прогнивший, с теми самыми тараканами.

Всю жизнь Майя живет только своим делом. Вне балета ее ничего не интересует. Лет двенадцать назад мне довелось стоять в кулисе, когда она танцевала «Лебедя». В принципе я знаю, что балет — искусство, которое смотрят издали. Вблизи, по идее, смотреть нельзя. Видишь не красоту, а работу тяжелое дыхание, пот, слышишь стук пуантов. Так вот, на выступлении Майи в Париже в театре Пьера Кардена «Espace Cardin» я стояла буквально в пяти метрах от нее. Меня потрясло, что вблизи я не увидела швов. Линии плавно перетекали одна в другую, один жест предварял другой. Все казалось просто, движения были рассчитаны, не было ничего лишнего. Ее танец настолько чист, что его можно смотреть с любого расстояния.

Потом мы стали чаще видеться. Она прилетала с Щедриным на исполнение «Музыки для города Кетена». В этот период она вдруг оказалась не звездой Майей Плисецкой, а женой композитора Щедрина, чем очень гордилась. Не знаю, какова была их семейная жизнь на протяжении многих лет, но все те годы, что я их наблюдаю, мне кажется, они абсолютно дополняют друг друга. Щедрин — отдельная история. Это мудрая, взвешенная личность. Майя — пламя, а он, наверное, вода. Вода сильнее всего, она точит камень и тушит пламя. Мне кажется, у Майи есть какой-то комплекс по поводу того, что в России Щедрина слишком часто называли мужем Плисецкой. Ее восхищение Родионом, как она называет его Родей, безгранично. За мужа она готова перегрызть глотку. Он действительно неординарный. Его партитуры можно вставить в рамку и повесить на стенку такой красоты и стройности написанное им от руки. Это даже не почерк, а каллиграфия. Щедрин настолько красиво укладывает музыку на бумаге, что этим любуешься.

С Майей у меня была неделя близкой-близкой дружбы. Бежар пригласил ее в Париж в 1995 году танцевать в балете по японской легенде «Курасука». Майя выступала с его труппой и Патриком Дюпоном. Приехав, она сразу позвонила. Только что вышла ее книжка по-французски. Майя не говорит ни на одном языке, кроме русского. Была очень возмущена тем, как в «Галлимаре» издали книгу весь тираж был плохо сброшюрован. К ее приезду приурочили презентацию книги, а она переругалась со всеми — не так перевели, не так склеили, не ту фотографию поставили. Она просила меня прочесть на французском. Я всю ночь сверяла, переведено было шикарно. Тут она успокоилась.

Я стала ходить к ней на репетиции. Понимая, что мне с ней безумно интересно, она тоже не хотела со мной расставаться. Родион в Париж еще не прилетел. По окончании репетиции мне надо было идти в школу за старшими дочерьми, и Майя вызвалась пойти со мной.

— Майечка, вы устали.

— Нет, а что мне делать, я в Париже одна, знаю весь Париж, но никуда не хожу, потому что не говорю по-французски.

И я иду с ней в школу и думаю: «Надо же, Майя Плисецкая идет со мной забирать детей из школы». В осеннем пальто, в ботиночках, ноги наверняка болят. Встретив девочек, возвращаемся домой. Майя говорит:

— Танька — моя, ноги шикарные, отдавай в балет.