Не всякого жалей

Чёрт, которому жена уже порядком надоела за семьдесят семь лет, да к тому же стала и стара, и дурна, — состроил грустное лицо, надул губы, закатил глаза и ответил важно и сухо:

— Семьдесят семь лет я окружал тебя любовью, удобством, богатством. Семьдесят семь лет я работал как вол, чтобы заслужить твою любовь, чтобы создать семью, в которой ты была бы матерью и хозяйкою. Семьдесят семь лет я терпеливо сносил твою оскорбительную привязанность к моим злейшим врагам, ни разу не показав тебе, как глубоко тяжела мне нравственная рознь между нами. Я всё надеялся, что ты образумишься, поймёшь, к кому обязан привязать тебя долг, кто твой искренний друг и благодетель. Но, видно, — как волка ни корми, он всё глядит в лес. Ты, по-прежнему, с врагами моими и против меня. Ты презираешь меня, ты ненавистница своим детям. Стоило бы — и я в силах — уничтожить тебя. Но я великодушен. Даю тебе свободу, которой ты ждёшь: ступай! Тебе не в чем упрекнуть меня, а я… Э! Да что обо мне толковать? разве мне первому из мужей оставаться с разбитым сердцем?

Так Жанна покинула ад и возвратилась к людям. Родные её все умерли, и, — так как она была стара, безобразна и очень закоптела в адском огне, — то ни одно селение не хотело принять её к себе, считая за ведьму. Гонимая от города с городу, от деревни к деревне, Жанна бродила по Фландрии босыми ногами, в рубище, ела с голода жёлуди в лесу, щавель в поле, падаль во рву за живодёрней. Мальчишки свистали ей вслед, травили собаками, бросали камни. В одно утро бедняжка, в изнеможении, упала у кельи святого Рене, люттихского анахорета. Она исповедала отшельнику свою несчастную жизнь и, на руках его, отдала Богу душу. Святой же Рене, похоронив тело Жанны на перекрёстке, между двух дубов, воздвиг на могиле камень, с описанием всех бед, в какие повергли Жанну неразумная доброта и дьявольское коварство. Камень этот виден до сих пор близ города Камбре; народ прозвал его «Не всякого жалей», и на нём отдыхают пилигримы, идя на поклонение Пресвятой Богородице Камбрейской.

А чёрт женился па царевне-жабе и взял в приданое миллион десятин зыбучих трясин, да два миллиона — лягушечьего болота.