— Еще не хватало, чтобы я за твой счет стригся. Ты меня, пожалуйста, не унижай.
А девушка до сих пор так и не знает, кого она стригла!
По мере приближения концерта Ростропович становился все серьезнее и серьезнее. Днем у него была репетиция, потом мы вернулись в гостиницу за какими-то бумагами. У него в номере у кровати лежал целый иконостас маленькие иконки, которые он повсюду возит с собой.
— Ты знаешь, как играл на виолончели мой отец? Некоторые вещи, которые я помню, я никогда не смог сыграть так, как он!
Часа за полтора до начала я отвезла его на концерт. Ему принесли подиум, он отметил, где вставлять шпиль. Потом сел разыгрываться в часовне за собором, где проходят концерты. Принесли чай.
— Не уходи, посиди еще, — попросил он.
— Почему вы такой бледный? Вам нехорошо?
— Нет-нет, я просто волнуюсь.
— Вы волнуетесь? Не может быть! Вы что, боитесь?
— Да, я очень боюсь. Чем дальше, тем больше и больше. Я боюсь плохо играть.
— Вы не можете плохо играть!
— Могу, и к сожалению, иногда приходится этим пользоваться. А я не хочу этим пользоваться, давать себе спуску.
— Отчего же вы волнуетесь?
— С каждым годом все труднее отстаивать свое имя, и мне стыдно перед композитором, даже пусть это будет Гайдн.
Это было сказано так искренне, без грамма позерства, без пафоса, без всякого наигрыша. Я понимала, что в этот момент где-то между ключицами у него клокотал страх выйти на сцену и сыграть не так и что он не хочет себе этого позволять. В момент выхода на сцену гений подобен простому смертному. Мне кажется, как бы он не играл сейчас, суть не в том, чтобы сыграть пассаж блестяще, как двадцать лет назад. У него бывают такие вспышки и откровения, что понимаешь: человек говорит в этот момент с Богом. Никому не удастся так играть на виолончели, заставить ее так звучать, что ты чувствуешь, как погружаешься в нирвану. Когда он играет Баха, он как бы выстраивает вокруг себя невидимую стену, и эта стена отделяет его от зрителей. Он играет «Сарабанду», а мне кажется, что из его темечка выходит луч прямо в небо. За одно его выражение лица, за звук, которым он играет Баха, можно все отдать.
После концерта в Кольмаре, часа в три ночи после ужина, он сказал Володе фразу, которая показалась мне очень важной, поскольку ее сказал его старший друг Слава:
— Старик, оркестр, «Виртуозы» — это замечательно. Но прежде всего ты скрипач. Я хочу посоветовать тебе: держи порох сухим. Чтобы в «кармане» всегда было несколько готовых концертов. И что бы ни случилось, разбегутся твои оркестранты или нет, ты мог бы играть концерты. Взял в руки скрипку — и поехал. И тебе никто не нужен.
Это был главный совет Ростроповича — Спивакову.
С тех пор я заходила к нему после концертов со словами:
— Мстислав Леопольдович, а порох-то сухой.
— Сегодня подсушил, — отвечал Слава.
Наутро, очень рано я зашла за ним перед завтраком и застала его моющим ванну в номере.
— Ты хочешь, чтобы пришли горничные и сказали, что Слава Ростропович русская свинья? — парировал он мои аргументы, что скоро горничная все приберет.
Еще помню, как в 1991 году он приехал на Первый Сахаровский конгресс в Москву. И сразу с самолета — в Большой зал на репетицию. Это было его первое выступление с «Виртуозами». Сверху из окна артистической было видно, как он бежит от памятника Чайковскому и катит виолончель. В пристройку Большого зала, где проходила репетиция, набилось очень много народу. Слава был в ударе. Шел процесс репетиционного кипения. Он что-то пел, дирижировал. В перерыве сказал мне:
— Сбегай принеси мне чего-нибудь пожрать, иначе мне некогда — нам с Вовцом еще пахать и пахать, а заодно (тут он вынул из сумки абсолютно скомканный фрак и рубашку) — отгладь.
Мне не привыкать гладить фрак. Одним больше, одним меньше. Дома были приготовлены котлеты и грибной суп. Я побежала домой (благо мы жили тогда напротив БЗК на улице Неждановой). Отгладив моим дорогим артистам фраки, брюки и рубашки (всё в двух экземплярах) и обвесившись сумками с термосом, кастрюльками и элементарной посудой, мы с моей подругой Леной понеслись назад в зал. В артистической толпились фотографы и телевизионщики. Спиваков нервно брился, Слава схватил банку с супом, не обращая внимания на мои попытки сервировки:
— Лапуля, не разводи мне тут ресторан — тарелочки, салфеточки…
У меня сохранилась фотография: Спиваков бреется, Ростропович рубает суп из банки, а я в середине — молоденькая, расфуфыренная, но совершенно обалдевшая.
Забавных эпизодов со Славой связано множество. Одна история произошла во время знаменитого музыкального круиза. Был концерт в Греции, в амфитеатре в Дельфе. Играл польский оркестр, очень слабый, с венгерским дирижером — просто никаким. Слава шел на репетицию очень печальный. Комментировал:
— Он меня сейчас будет втягивать в себя, делать клизму по-йоговски. Ты не знаешь, что такое клизма по-йоговски? Йог садится голой жопой в лужу и усилием воли втягивает в себя воду.