Не вспомню

Коуди наконец соизволяет повернуться, окинуть меня взглядом, а потом с громким щелчком надевает колпачок на свой красный маркер.

– Да, отвезу, – говорит он и улыбается, но совсем не так, как улыбалась этим утром Хезер. В уголках его глаз пока нет ее задорных морщинок. – Если ты сможешь доказать или опровергнуть гипотезу, что любое четное число, которое больше двух, можно представить в виде суммы двух простых чисел, я лично доставлю тебя куда угодно.

Я сосредотачиваюсь на доске, расширяя поле своего зрения так, чтобы оно охватывало все написанное целиком. Затем подхожу ближе и рассматриваю каждую часть решения по отдельности. Я начинаю с исходной формулы, взятой мальчиками за основу, и скоро нахожу место, где они сбились с верного пути. Нащупав на соседней полке ластик, я стираю целиком всю вторую часть написанного, в то время как за моей спиной раздается дружный стон отчаяния.

– Ос-становись! Что т-ты т-воришь? – заикаясь, протестует один из друзей Коуди. – Она… Она т-только что уничтожила два часа нашей р-работы!

Не обращая на него ни малейшего внимания, я отбираю у Коуди фломастер и продолжаю решение с того места, на котором сама его оборвала. Моя рука движется очень быстро. Я почти не успеваю следить за ней. Написанное мне самой непонятно, но непостижимым образом цифры и символы, появляющиеся на доске, видятся знакомыми. Причем они всплывают не в памяти. Их источник расположен где-то еще. И я умею обращаться с ними без усилий, как без усилий хожу или говорю. Как без всякого напряжения могу суммировать стоимость товаров в тележке супермаркета.

Проходит менее минуты, и я заканчиваю. Отступив на шаг, изучаю плоды своего труда. Теперь все белое пространство плотно заполнено записями. Я обвожу овалом конечный результат и произношу:

– Что и требовалось доказать.

Коуди молчит. У него под забавным углом отвисла нижняя челюсть. У двоих его приятелей на лицах читаются схожие эмоции. По-моему, это нечто вроде немого изумления. Но удивлена и я сама. Причем не потому, что нашла решение. Меня поразило безапелляционное утверждение Коуди о почти полной невозможности его добиться. Мне определенно так не показалось[4].

Но мысли сразу же переключаются на вещи куда более для меня важные. Которые, впрочем, тоже можно причислить к категории невозможного.

Я отдаю фломастер Коуди, который все еще не сводит глаз с доски, пробегая взглядом по написанным мною строкам и беззвучно их читая. Если ищет ошибки, то их ему не найти.

По крайней мере, в этом я уверена.

И какое же это приятное чувство – хоть в чем-то для разнообразия быть уверенной!

Я возвращаюсь в ванную.

– Полагаю, нам придется выехать завтра очень рано, – говорю я ему. – Не позже пяти утра.

И когда я закрываю за собой дверь, Коуди очень медленно кивает в ответ.

Глава 12 Немного лингвистики

На улице еще темно, когда мы выходим из дома. Я позволила себе на этот раз без спроса одолжить бейсболку Скотта, которая так удачно скрывает под козырьком значительную часть моего лица, и воспользовалась той же одеждой, что была на мне вчера. Хезер планировала на сегодня совместный поход по магазинам. Но ничего не поделаешь – теперь его придется отложить до нашего возвращения.

– Меня одолевает какое-то странное ощущение, – признаюсь я Коуди, когда мы спускаемся вниз по улице, и оглядываюсь на темные окна только что оставленного нами дома.

– Это чувство вины, – заявляет он. – И должен предупредить тебя, что если у меня возникнут неприятности – а они возникнут непременно, – то я скажу им, что ты прибегла к киднепингу.

– Киднепинг, – мгновенно отзываюсь я, – насильственное похищение.

Коуди снова издает необычный звук через нос. Кажется, это называется «фыркать».

– Она у нас к тому же еще и ходячий энциклопедический словарь.

– Я не похищала тебя насильно.

– Верно, – соглашается он. – Ты меня просто облапошила.

– «Облапошить», – говорю я, – это просторечие. Означает «обмануть кого-либо с корыстной целью».

– Или кинуть на деньги. Как, например, мошенничая в карты или на бильярде.

– Но я не брала у тебя никаких денег, – возражаю я хмуро.

– Ладно, забыли об этом, – отвечает Коуди, плотнее натягивая лямки своего рюкзака. – Лучше расскажи, как тебе удалось решить проблему Гольдбаха.

– Сама не знаю, – пожимаю плечами я.

– Не знаешь что? Я тебе не верю. Наверняка ты нашла какое-то новое решение в паутине или что-то в этом духе.

– В какой паутине? – недоумеваю я. – В той, что ткут пауки?

Коуди окидывает меня подозрительным взглядом.

– Нет. Я говорю о Всемирной паутине. Об Интернете. Ты всерьез хочешь меня уверить, что забыла даже о нем?

– Я забыла обо всем.

– Но ты можешь свободно ходить, разговаривать и даже решать сверхсложные задачи.

Мне остается только вздохнуть:

– Похоже, что так.

На улице стоит полная тишина. И очень темно. Не горит ни один из фонарей, которые я во множестве заметила, когда мы были в городке вчера. Но мне прекрасно видно лицо Коуди. Он мрачно морщит лоб, а губы кривит в скептической улыбке.