Не введи во искушение

И думы унесли Ивана в родной курень. С матерью поговорил, с отцом, с братом Мишкой. Вырос-то как, поди, и не узнает. Ванька домой воротится, а Мишке служить пора...

Ночью Шандыбе Степан Ус приснился, атаман хуторской: выходит важно из своего правления, ровно атаман станичный. И голос зычный, навроде у Гаражи. На груди, как у Ивана, три Георгия болтаются... Хотел бы Шандыба и Варьку повидать, да иное пошло...

Привиделось Ивану, как они с Мишкой, братом, траву косят на той стороне Дона, на лугу. Рослая трава налипает на лезвие, пахнет свежестью, вроде разрезанного огурца. Рубахи сняли, оголились до пояса.

Тут вечер настал, варят на костре кулеш, в Дону купаются. А девки хуторские, какие граблями траву скошенную подгребали, к костру подсели. И вроде с ними Варька, а на Ивана внимания не обращает. Шандыбе так обидно стало, что он проснулся...

На другой день сотник нарядил полувзвод Ивана на закупку фуража. Четырьмя бричками тронулись, Медленно потянулся обоз. Шандыба сидел с передним ездовым. Разговаривали, Дон вспоминали. Давно миновали сёла, где на постое распределились стрелки. Дымились походные кухни, щами тянуло. Повара в грязных халатах подкладывали в огонь поленья, на казачий обоз внимания не обращали...

Показались деревни, но везде, куда ни заезжали Иван с ездовым, ответ был один: нет ничего. И только в дальней глухой деревне, где, казалось, ничего не могло и быть, им вдруг продали зерна фуражного.

Загрузились ездовые, повернули в обратный путь. День уже заканчивался, когда обоз проезжал сёла со стрелками.

   — Версты через две домой воротимся, — сказал Шандыбе передний ездовой. — В самый раз к ужину попадём.

Иван и ответить не успел, когда от леса внезапно хлопнул выстрел. Качнулся Шандыба, упал на мешки с зерном. Погнали казаки коней, скорей взводного до лазарета.

Глава 14

Санитарным поездом раненых везли до самого Питера: иные сидели, иные теснились в проходах. Тяжелораненые лежали на полках, стонали. На полке лежал и Иван.

Шандыба часто терял сознание. Он не помнил, как эшелон прибыл в Петроград, как санитары раненых на носилках выносили, а сёстры милосердия им помогали.

По широкой мраморной лестнице петроградского госпиталя санитары внесли Шандыбу. Глаза его были закрыты, голова в бинтах.

Пожилой санитар, шагавший позади, тяжело дыша, попросил товарища:

   — Передохнем маленько. Притомился я — с утра без передыха таскаем.

   — Этого донесём и перекурим. Вишь, казачок Богу душу отдаёт.

Навстречу спускались санитары с пустыми носилками, торопились медицинские сёстры.

   — Много раненых поступает, говорят, наступают наши.

   — Я слыхал, захлебнулось наступление.

   — Четвёртый поезд с ранеными прибыл.

Санитары поднялись этажом выше:

   — Третий год воюем. Муки народ терпит.

   — Лезут проклятые. То германцы, то австрияки, и всё на матушку Россию.

   — Авось побьём.

   — Своими рёбрами. Вон как этого казака хлобыстнули.

   — Казачка, видать по всему, здорово зацепило.

   — Кабы зацепило. Не знаю, донесём ли.

Целый лестничный переход несли молча. Наконец пожилой санитар сказал:

   — Слыхал, Керенский грозился всех, кто на смуту люд подбивает, изничтожать.

   — Круто берёт. Этак он всю Россию изничтожит.

   — Агафон, а Агафон, кажись, казачок наш того. Агафон всмотрелся в заострённое, в бинтах лицо, покрытое недельной щетиной.

   — Да нет, дышит.

   — Тогда поспешаем.

На третьем этаже их поджидала сестра милосердия.

   — Кладите на койку у окна.

Санитары ушли. Сестра тёплой водой отёрла лицо раненого. Сказала санитарке:

   — Подай чистый бинт.

И аккуратно принялась обрабатывать рану, приговаривая:

   — Ишь как, милый, тебя ударило, ещё бы чуть-чуть — и простился бы с жизнью.

Раненый открыл глаза, что-то прошептал. Сестра прислушалась, но ничего не разобрала. Подошёл седой доктор в пенсне, поглядел:

   — Давайте в операционную. Делать будем без наркоза. — Протёр пенсне. — Рана, конечно, тяжёлая, но казак молодой. Может, и выживет.

И уже отходя от раненого, сказал озабоченно:

   — Перед операцией влейте ему грамм сто спирта.

Доктор, сутулясь, ушёл в операционную походкой очень уставшего человека. Сестра милосердия знала, что он вторые сутки без сна, дома не появляется уже давно.

Склонившись над раненым, сестра вытащила формуляр с историей болезни, прочитала:

   — Иван Шандыба, донской казак хутора Пригибского... Двадцать три года... Ранение пулевое...

Она осторожно выстригла волосы вокруг раны, протёрла спиртом. Иван тихо стонал. Санитарки подтолкнули каталку и, стараясь не причинить раненому боли, повезли его в операционную.

Сунув формуляр в карман халата, сестра милосердия пошла следом.

* * *

Краснов написал новый рапорт об уходе из армии. И снова ему было отказано: Корнилов не подписал рапорт. Хотя Краснов знал, что просьбу генерала Каледина Корнилов удовлетворил. Теперь Алексей Максимович на Войсковом Круге в Новочеркасске избран атаманом Войска Донского.

В штабе армии Краснову передали письмо от жены из Петрограда. Лидия Фёдоровна жаловалась мужу на трудности, на немыслимую дороговизну, писала, что некоторые их знакомые уезжают за границу.