Не вышел из боя

Баня по-белому — баня культурная, внутри чистая. Дым — по дымоходу, по трубе и в белый свет. Часто сама топка наружу выведена. Но чего-то в такой бане не хватает, для меня, по крайней мере, все равно, что уха на газу. Моя банька — банька черная, дымная, хотя мы с братом иной раз с черными задницами из бани приходили и нас вдругорядь посылали, уже в холодную…

В то лето Владимир парился в банях по-разному: недостатка в банях в Сибири нет. И вот разбудил он меня среди ночи очередной своей светлой и спрашивает: «Как, говоришь, место называется, где парятся, полок?» — «Полок, — говорю, — Володя, полок, ага…» — «Ну, спи, спи…» В эту ли ночь или в другую, уж не помню сейчас, растряс он меня снова, истошный, с гитарой на изготовку, и в гулком, брошенном доме, заставленном корчагами с молоком, при свете лампы в пятьсот очевидных свечей зазвучала «Банька»:

Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю!
На полоке у самого краюшка
Я сомненья в себе истреблю!
Разомлею я до неприличности,
Ковш холодной… — и все позади…
И наколка времен культа личности
Засинеет на левой груди…

Где-то с середины песни я стал невольно подмыкивать ему втору, так близка оказалась мне песня по ладу, по настроению, по словам. Я мычал и плакал от радости и счастья свидетельства…

А когда прошел первый угар радости, в гордости соучастия я заметил Владимиру, что «на полоке» неверно сказано, правильно будет — на полке. «Почему?» — «Не знаю, так у нас не говорят».

«У нас на Алтае», «у нас в Сибири», «у нас в народе» и т. д, — фанаберился я, хотя объяснение было простое и пришло потом. Гласная «о» в слове «полок» при формообразовании становится беглой гласной, как см. «потолок — потолке» и пр. Но что нам было тогда до этой гласной. Правда, в записях последних лет ясно слышится, что Владимир великодушно разрешает гласной «о» все-таки убегать, компенсируя ее отсутствие в ритмической пружине строенно звучащей соседкой «л» — «на пол-л-л-ке у самого краюшка…» и т. д.

В этом замечании, которому я не мог дать объяснения, и в том, что мы часто потом пели «Баньку» вместе, и есть вся тайна моего автографа, вся тайна моего «соучастия» — счастливого и горючего. А еще потом я уж не мог ему подпевать, кишки не хватало, такие мощности нездешние, нечеловеческие он подключал, аж робость охватывала.

В добавление. Или в послесловие. На одном из выступлений мне пришла записка: «Правда ли или сплетня, что вы завидуете чистой завистью Владимиру Высоцкому?» Ответ, который я осуществил, показался мне не столь удачным, сколько почти искренним.

«Да, я завидую Владимиру Высоцкому, но только не чистой, а самой черной завистью, какая только бывает. Я, может быть, так Александру Сергеевичу Пушкину не завидую, как Высоцкому, потому что имел честь и несчастье быть современником последнего».

Громко? Несоразмерно? Но ведь иные считают и говорят, как обухом под дых и наотмашь: «Высоцкий? Мы такого поэта не знаем…» А истина… Да разве не существует она вне наших мнений, вкусов, словесных определений?

Вот и весь частный случай.

Июль 1981 г.

Юрий ВИЗБОР. ПИСЬМО

Пишу тебе, Володя, с Садового кольца,

Где с неба льют раздробленные воды.

Все в мире ожидает законного конца.

И только не кончается погода.

А впрочем, бесконечны наветы и вранье,

И те, кому не выдал бог таланта,

Лишь в этом утверждают присутствие свое,

Пытаясь обкусать ступни гигантам.

Да черта ли в них проку! О чем-нибудь другом…

«Вот мельница — она уж развалилась…»

На Кудринской недавно такой ударил гром,

Что все ГАИ тайком перекрестилось.

Все те же разговоры — почем и что иметь.

Из моды вышли «М» по кличке «Бонни».

Теперь никто не хочет хотя бы умереть,

Лишь для того, чтоб вышел первый сборник.

Мы здесь поодиночке смотрелись в небеса,

Мы скоро соберемся воедино,

И наши в общем хоре сольются голоса,

И Млечный Путь задует в наши спины.

А где же наши беды? Остались мелюзгой

И слава, и вельможный гнев кого-то…

Откроет печку Гоголь чугунной кочергой,

И свет огня блеснет в пенсне Фагота…

Пока хватает силы смеяться над бедой,

Беспечней мы, чем в праздник эскимосы.

Как говорил однажды датчанин молодой:

Была, мол, не была — а там посмотрим.

Все так же мир прекрасен, как рыженький пацан,

Все так же, извини, прекрасны розы.

Привет тебе, Володя, с Садового кольца,

Где льют дожди, похожие на слезы.

11 июля 1982 г.

Людмила ГУРЧЕНКО. «В. В.»