(Не)забывай (СИ)

Она тянется к его ремню, судорожно расстёгивает брюки. Он рывком снимает их вместе с бельём. В следующий миг он поднимает её, подхватив за ягодицы, а её ноги обвиваются вокруг её талии.

Малфой совсем не церемонится. Он резко входит в неё, на всю длину, наверняка даже причиняя боль, ведь терпеть невозможно, когда времени так мало, а Грейнджер так лишает рассудка. Горячо, узко, влажно. Она кусает губы, чтобы не закричать (стонет в полный голос). Жёстко, грубо (чувственно до сжимающихся лёгких). Двигается, будто нанизывая жертву на острый клинок кинжала. А жертва уже совсем не сдерживается, кричит так, что под сводами помещения раздаётся эхо.

И слишком больно, и слишком хорошо. Это запредельное напряжение во всём теле и желания слиться ещё сильнее, чуть ли не поглотить друг друга.

Их дыхания сталкиваются, будто волны океана бьются о скалистый берег. Быстрее, сильнее, до самого конца, до самого пика. Туда, где не останется ничего, кроме ощущения полного невладения собой, отрыва от земли, потери реальности и, наконец, никаких границ и запретов между ними. Совсем не синхронные стоны, звучащие, кажется, на весь Хогвартс, гортанные рыки, сменяющиеся нежным исступлённым шёпотом.

Вспышки перед глазами, шум в ушах, на секунду остановившееся сердце…

…И резкая пустота. Он отпускает её. Ставит на ноги. Она медленно сползает по стенке шкафа. Он опускается на пол рядом с ней.

Странное чувство. Будто не осталось ничего.

Лишь отступающая пульсация где-то глубоко внутри – напоминание о том, что только что было но закончилось. Об иллюзии, которая растворилась.

– Маленькая репетиция того, что нас ожидает? – горестно усмехается Гермиона.

Это будет такая же пустота после чего-то отчаянного, сильного, яркого, действительно настоящего.

Она, кажется, уже смирилась (гриффиндорцы никогда не соглашаются с волей судьбы).

– Наверное. Знал бы я, какого это.

Жить, потеряв что-то действительно имеющее значение.

Совсем не больно (убийственно, невозможно).

Каменный пол в комнате совсем холодный. Как могильные плиты.

Но им всё равно. Они два приговорённых, ожидающих казни.

– Что теперь? – спрашивает Гермиона.

– Ничего. Давай просто посидим.

И они сидят. Прижимаются друг к другу и молчат. Хотелось бы сказать многое. Жизни на всё не хватит. Поэтому ни слова не произносят.

Это какое-то безумие. Всего три недели прошло. Как может быть, чтобы за такой недолгой промежуток времени (за целую вечность) полностью перевернулся твой мир. Три недели Драко чинил шкаф. Три недели в его жизни была чёртова (любимая) Грейнджер. Она, разумеется, боролась со злом. И ненавидела проклятого пожирателя (а почему ты никому не рассказала, а почему ты раз за разом оказывалась в его постели, а почему ты так и не спросила у него, что он делает в Выручай-комнате, хотя он и не смог бы скрыть от тебя правду? Струсила, Грейнджер? Или слишком любишь его и не хочешь ничего знать?)

Пожалуй, за это время они вместе прожили целую жизнь. И она будет существовать вне пространства и вне времени, застыв, как точка в навеки замороженной вселенной, параллельно тем бесконечным и пустым жизням, что им предстоит прожить отдельно.

– Мне вот интересно… – голос Грейнджер прорезает воцарившуюся тишину.

Драко кривится. Она всегда была не в тему, всегда слишком много болтала (он обожает её голос и хотел бы слушать его вечно).

– Что тебе интересно?

– Если бы в другом месте, в другое время, мы бы…

– Нет.

Он и мысли допустить не может, чтобы хоть при каких-то жизненных обстоятельствах у них всё сложилось. Это невозможно. Они слишком разные, их взгляды слишком разные, их судьбы слишком разные. Их миры никогда не состыкуются (плевать, он бы хотел быть всегда рядом с ней, пускай даже в сущем аду).

Что ж, им не о чем жалеть, ведь они толком ничего не успели (они оба сожалеют о будущем, которое могло бы у них быть).

Тогда почему так больно? Будто внутренности вырезают, а ты, при том, никак не умрёшь. Слишком мучительно.

– Пора, – говорит Малфой.

Скоро должны появиться пожиратели. Грейнджер, конечно, не знает. Да и если бы ей сказали, что сейчас Волдеморт начинает захват мира, она, очевидно, никак бы не отреагировала, ведь всё её существо занято другим.

Они не могут больше ждать. Ещё секунда – прощаться будет сложнее.

Драко касается руки Гермионы.

– Постарайся хотя бы не сдохнуть, Грейнджер.

Говорит с привычной ухмылочкой и безразличием (а в глазах бесконечность беспокойства и неприкрытый страх за неё).

– А ты не попади в Азкабан. Ведь у тебя не будет меня, чтобы я носила тебе передачки.

(Она бы схватила его и никуда не отпускала, потому что слишком боится за него).

Снова долгий взгляд. И она опять начинает плакать. Не сдерживается. Это же невыносимо!

Драко знает, что нужно делать. Драко знает, что должен сам начать, потому что она не сможет. Драко поднимает палочку.

– Нет, – шепчет Гермиона искусанными губами.

Что угодно дальше – только не это.

Но он сохраняет холодный рассудок. И знает, что у них нет выбора.

К сожалению, всё против них. И им придётся пожертвовать чем-то. Чем-то важным (самым главным).

– Давай. Насчёт три. Мы сделаем это вместе.